– Зажмите в кулаке. Не выпускайте, что бы ни случилось. Ничему не удивляйтесь. И – не говорите со мной, пока я сам к вам не обращусь.
Я с трудом понял, чего он от меня хочет. Словно разучился понимать немецкий. Ладно, хуже не будет – в любом случае. Улучив момент, я взглянул на загадочную безделушку. Пуговица, обычная пуговица с сюртука. Нитки свежие – видать, только что оторвана.
– Пришли! – с удовлетворением выдохнул конвоир-лакей. – Пожалте бриться, господинчики!
Высокая дверь, караул по бокам. Революционный Трибунал. Епархия граждан инквизиторов Рене Д. и Антуана Фукье- Тенвиля...»
Шевалье недоуменно перечитал последнюю фразу. «Рене Д. и Антуана Фукье-Тенвиля...» Что за секреты? Фамилию маркиза Р. скрыли по просьбе семьи, но какая надобность прятать под инициалом «Рене Д.»? Тоже мне, Железная Маска! Каждый школьник знает, что Общественным обвинителем был Фукье-Тенвиль, Фукье Кровавый. Председателем же Трибунала назначили Рене Франсуа...
Дюма!
Не выдержав, Огюст рассмеялся. Дрогнуло перо автора «Нельской башни», не решилось помянуть однофамильца. Не дай бог, явится во сне, как убийца из пьесы, начнет родством меряться! Сбежит из Прошлого в Настоящее, предъявит счет...
Где от такого спасаться? – разве что в Грядущем.
«Жить ради Грядущего, – сказал во сне Эминент. – Что может быть прекраснее?» Странное дело – Огюст был уверен, что человек-вне-времени не шутил.
«...зал был забит до отказа.
Я даже не пытался рассматривать публику, прекрасно понимая, кого увижу. Этнографию Трибунала в те дни знал каждый француз. Возвышение для судей, «яма» для присяжных, скамьи для злодеев-аристо. В последнем из читанных мною номеров «Le Moniteur» сообщалось, что по требованию председателя Д. число скамей увеличили вдвое.
Будь со мною орудийная батарея и приличный запас картечи, я бы, конечно, заинтересовался публикой. Обычный комплект: мегеры-вязальщицы со спицами на изготовку, за ними – густые ряды безработных, получающих за «общественную активность» иудины полфранка в день; на галерке – мальчишки.
Растет смена...
Репортеров я не заметил и обиделся. Я, конечно, не Дантон, но... Хоть бы одного прислали! И пахло в прибежище Справедливости какой-то дрянью. Проветривать зал не спешили.
– Вали к своей шайке! Шевели кюлотами!
Толчок приклада уточнил направление.
Скамья подсудимых – длинная узкая лавка, окрашенная в черный цвет – оказалась полупустой. Председатель считал необходимым абонировать не менее сотни мест для клиентов. Он погорячился – нынешнее заседание не собрало и трех десятков. Бегло рассмотрев товарищей по несчастью, я рассудил, что если они и шайка, то не моя. Такие же голодранцы, как толпа в зале. Двое прилично одеты, остальные – из трущоб Сент-Антуана.
Сливки сняли, пошел обрат.
Я присел возле тихого, равнодушного ко всему старика в рабочей блузе, хотел крикнуть председателю, чтоб начинал, и лишь тогда вспомнил о моем странном спутнике. Я-то здесь, а он, простите, где?
Филон исчез.
Пуговица в моем кулаке стала горячей. Я едва не выронил ее. Случайно глянул налево, где возвышалось председательское кресло – и обмер. Алхимик-фальшивомонетчик о чем-то беседовал с самим гражданином Д. Филон объяснял, председатель слушал с вниманием.
Кивал, скотина.
Вспомнив совет, я не стал удивляться. Напротив! Что тут удивительного? Ворон ворону глаз не выклюет. Якобинец Филон, заглянув по служебным делам в Консьержери, вернулся к многотрудным обязанностям мироподжигателя.
Мне захотелось жить, как никогда.
Пуговица заледенела.
– Р-разрешите?
– Разрешаю, – вздохнул я, пропуская очередного бедолагу. Долговязый, тощий, в черном рединготе, с огромной
