замечательную трость. Древко, цепь, украшенная шаром – точь-в-точь всклокоченная голова ребенка...
«Разбойник!» – вынес приговор Торвен.
Он был прав. Лучший экспонат второго, средневекового зала – моргенштерн Иоанна Разбойника, герцога голштинского. Личный трофей Гарольда Синезубого, объединителя Дании. Железная рукоять, железная цепь; увесистая «звезда» с острыми «зубами»...
Настроение поднялось. Не из-за новых «фузей» и грозного трофея – из-за компании. Торвен вдруг понял, что воскресший Волмонтович начинает ему нравиться. А голос какой! Жаль, поет всякую ерунду.
«Мраморная невеста»? Фи!
– Побереги-и-ись!
Нутряной бас сеньор-сержанта прервал легкомысленный куплет.
– Я вам покажу Зеландию! – колеса чиркнули по плитам галереи. – Мертвяки стокгольмские,
– Гере Ольсен, – осторожно начал Эрстед. – Может, не стоит? Все-таки экспонат?
Торвен и сам разглядел, что именно прикатил неугомонный Ольсен. Тупанг – персидская пушчонка, жемчужина азийского отдела. Бьет недалеко, зато картечью. А уж шуму! – прямо восточный базар...
– Икспанат не икспанат, а до кишок прошибет!
Развоевавшегося сторожа было не остановить. Закончив возиться с тупангом, он поджег фитиль:
– Ухи закрыть!
Команду Зануда выполнил честно, чем и сберег барабанные перепонки. «У-у-ух!!!» – отскочило от ладоней, пошло эхом гулять по берегам Эресунна. В ответ – новый раскат, уже ближе.
Гроза набирала ход.
– Однако! – восхитился князь. – Макабр, господа!
Он указал вниз. Макабр был налицо: тени сгинули, из трех «потопельников» осталось двое – и большущее пятно в придачу. Ошметья разлетелись по сторонам, сомнительным образом украсив пейзаж.
– Варварство, – не удержался Эрстед. – Ужас!
– Покорнейше благодарю, гере кастелян! – Оге Ольсен приложил пятерню к каске. Наклонился к тупангу, мазнул пальцем по горячему металлу. – Никак лопнула! Вот же сарацины, пушки приличной отлить не могут! Дозвольте русский «единорог» выкатить?
– Это лишнее!
Волмонтович поудобнее взялся за моргенштерн, сверкнул черными окулярами:
– Господа! Признаться, особой опасности я не вижу. Три гиены, два чучела. Но если вас они смущают... Панна Пин-эр! В углу я видел веревку...
Веревка нашлась – толстая, с узлами; не иначе от строителей осталась. Князь с удовлетворением хмыкнул, завязал петлю, накинул на ржавый крюк; подергал для верности.
– Задача на одну арию. Андерс, что закажете?
– На усмотрение гере лейтенанта, – подмигнул Эрстед.
Торвен кашлянул. Ну, если на мое усмотрение... Свеженького хотите? Французистого? Не дождетесь!
– «Милосердие Тита». Вольфанг Амадей Моцарт.
– Ну вы и ретроград! – восхитился князь. – «Del piu sublime soglio», ария императора Тита? Две минуты с половиной... Пошел!
Крепкие руки ухватились за веревку.
– Ma che? Se mi niegate...
Черный силуэт скользнул за край зубца.
– ...Сhe beneficio io sia, che mi lasciate?
Ария писалась для тенора, но баритон Волмонтовича вполне справлялся. Приятно слышать настоящую оперу, а не какого-то, прости господи, Герольда. «Мы утопим нашу младость...» Чему такое научит молодежь? Викингов-лаборантов? То ли дело – Моцарт. Смысл, идея; даже, не побоимся этого слова, философия.
«Единый плод от трона я желаю – стать Милосердным искренне мечтаю...»
