Он протянул мне фонарь, но я не сразу поняла, зачем.
– Зажгите, – сказал капитан. Он выглядел подавленным, а я тупо стояла с потушенным фонарем в руке.
Потом зажгла его.
Луч его обежал лица пришельцев. Пришельцы жмурились и отворачивались от яркого света. Потом он натолкнулся в глубине пещеры на лежащего навзничь человека.
Глаза Сато были закрыты, щеки ввалились и потемнели, нос заострился – я его даже не сразу узнала.
– Когда вы пропали, господин Сато очень сердился. Он даже пошел в воду, чтобы вас найти, – рассказывал между тем По-из.
– Он хотел меня спасти? – Я была поражена непоследовательностью этого человека.
– Он очень сердился, но не хотел, чтобы вы утонули. Он снял пояс и штаны и нырнул в воду. Он вас не нашел, а толстый человек Матур схватил мешочек, кожаный мешочек с красными камнями и хотел убежать. Сато вылез из воды и полез за ним в подземный ход.
– А потом вы услышали оттуда выстрелы.
– Да, – сказал По-из. – Мы услышали выстрелы и испугались. Мы сидели и ждали. Мы долго ждали.
– А потом он начал стонать, – сказала Люба.
– Кто? – не поняла я.
– Господин Сато. Я почувствовала, что он жив, но ему очень больно. И мы полезли туда, чтобы ему помочь, – ответила Люба.
Я так живо представила себе эту сцену – голые пришельцы толпятся у черной дыры подземного хода и прислушиваются к стонам, несущимся из-под земли.
– Мы нашли его у самой пещеры. Видно, он догнал господина Матура, когда тот открывал каменную плиту. Мы подняли господина Сато наверх и положили здесь. Мы не делали ему больно. Но он все равно умер. Раны были смертельные. – Люба говорила виноватым голосом, хотя это мне только казалось, нельзя же мысленно говорить виноватым голосом. Но пришельцы чувствовали себя виноватыми.
И капитан даже сформулировал это состояние:
– Если бы мы не свалились ему на голову и не нарушили весь порядок его жизни, он бы и дальше охотился, ходил по горам и, может быть, вернулся в свою страну Японию. Но мы оказались соблазном. Он изменил жизнь.
– Вы неправы, – сказала я. – И без вас сюда бы прибыл Матур или какой-нибудь другой курьер, чтобы выяснить, куда делся контрабандист, который нес рубины. А мы с вами знаем, что контрабандиста убил Сато и забрал себе мешочек с камнями. Виноваты рубины, виноваты контрабандисты, виновата жадность Матура…
Но, по-моему, я не убедила пришельцев.
Они сбились в кучку, как замерзшие котята, и тихо гудели – то ли пели, то ли плакали, а я не знала, что же делать дальше.
Наконец я поняла.
Я собралась было идти обратно в лагерь, но желание это было половинчатым – если ты не знаешь, зачем идти, то не очень хочется продираться сквозь ночной лес.
И я решила остаться вместе с ними.
Мы стащили в одно место сено, что лежало кучками по залу, легли, прижавшись друг к дружке, и постарались накрыться одеялом японца. Его хватило только на женщин, которых положили в середину.
Лишь Ут-пя не хотел спать. Он остался сидеть над телом Сато, наигрывая, к счастью, негромко на своей дудочке.
Я спала в объятиях Любы, прижавшись к Не-свелю, от пришельцев исходил чужой, необычный, но не неприятный запах, и мне всю ночь снились странные сны.
Я проснулась на рассвете от того, что мне было холодно. Оказывается, все остальные уже поднялись. Одеялом они накрыли фигурку Сато.
Кто-то сходил к озеру и принес оттуда припасы. Я поела вместе с пришельцами.
– Мы решили… – сказал капитан. – Мы пойдем через горы. Мы уйдем из этих мест. А дальше будет видно.
Я стала доказывать им, что стоит подождать еще день, я переговорю с моими коллегами, и мы что-нибудь придумаем.
Но пришельцы не согласились ждать, потому что они чувствовали мою неуверенность.
Они решили идти вверх по реке – там меньше людей.
Мы собрались расстаться, но никто не решался сделать первый шаг.
Так мы и стояли на краю площадки, глядя на долину Пруи, над которой плыл рассветный туман.
И вдруг издалека донесся звон колокольчика. Тихий такой, мелодичный звон. Он оборвался.
– Идут, – прошептал По-из, но замолчал, потому что не смог объяснить, кто же идет.
Потом прозвучал негромкий голос.
Несколько человек неспешно спускались по ущелью.
Я приблизилась к самому краю площадки и увидела людей, о приближении которых мы слышали.
Это были молодые, а то и совсем юные люди, они были странно одеты, а некоторые и не одеты вовсе. У одних головы были выбриты, у других оставлены косички, кто-то был облачен в розовую марлевую накидку, а на ком-то были лишь рваные плавки. У каждого через плечо висела холщовая сумка, и все были босые… Впереди шествовал буддийский монах, тоже бритый, в оранжевой тоге.
Сделав знак пришельцам оставаться на своих местах и позвав с собой Любу, я осторожно начала спускаться к воде, потому что путники как раз сделали там привал.
Мы остановились за кустами, чтобы не пугать людей своим видом, и Люба сказала:
– Они ни о чем не думают, они замерзли за ночь. Они здесь чужие.
– Спроси вон у того, старого человека в оранжевой одежде, кто они и куда идут?
Услышав голос в своей голове, буддийский монах вовсе не испугался и не удивился, а ответил по-лигонски:
– Это неизвестные паломники. Они идут к реке Ганг. Они пришли в наш горный монастырь Манудаунток, или Сокровище трех Боддисатв, и мы их лечили и кормили. А теперь я провожаю их до монастыря в деревне Линили. Мы туда придем послезавтра.
Паломники замолчали. Они поняли, что их проводник с кем-то разговаривает, и потому насторожились.
Было тихо, только пели утренние птицы. Паломники негромко разговаривали между собой.
– С кем это он треплется? – спросила голая до пояса, бритая девушка с плоской грудью, которой лучше было бы носить лифчик, подбитый ватой, чем ходить голышом.
– Наверно, здесь немало бесплотных астральных тел, – ответил юноша с длинным носом и тонкой косичкой на затылке. – Блаватская предупреждала в своих работах, что в предгорьях Индии надо быть вдвойне внимательным.
– Я потерял равновесие духа, – сказал капризно исхудавший паренек в розовой майке – единственном предмете туалета, который ему достался.
Меня смущало то, что я так легко понимаю этих молодых паломников. Имя Блаватской тоже мне было откуда-то знакомо. О, Матерь Божья! Они же говорят по-русски!
Я так удивилась и обрадовалась, что выбежала из-за куста и оказалась среди молодых людей.
Сначала они шарахнулись было во все стороны, скорее от неожиданности, чем от страха. Но далеко не отошли. Их нелегко было удивить.
– Привет! – сказала я им. – Вы откуда здесь взялись?
Юноша с длинным носом, который предупреждал об астральных телах, посмотрел на меня с подозрением.
– А вы что, здесь и живете?
– Пока живу.
– По принципиальным соображениям? – спросила девица с большим животом, месяце на восьмом. У нее было обиженное лицо, словно ее пригласили на прогулку, а теперь заставляют таскать немыслимые тяжести.
– Нет, я здесь ненадолго.
Люба, почувствовав, что от молодых людей не исходит опасности, тоже вышла из-за кустов и присоединилась к нам, ни у кого не вызвав удивления. Лишь монах все поглядывал наверх, на кусты, словно ждал, что оттуда появятся новые лесные феи. Затем он вспомнил, что он монах, а не любитель эротических зрелищ, потому склонил голову и начал усердно перебирать четки. Четки были рубиновые, цены им нет. Как хорошо, что Матур далеко отсюда!
– Куда путь держите? – спросила я. Наверно, получилось неестественно, но я никак не могла найти нужного тона в беседе с этими странными созданиями. Когда я жила в Москве, там таких еще не водилось.
– В Бенарес, – ответил мне длинноносый – видно, ихний вождь. – В святой город.
– И зачем же?
– Там нас ждет гуру Нилаканта Шастри.
– Долго будет ждать, – сказала я.
– Почему? Почему? – спросил длинноносый.
– Потому что дорога на Бенарес чуть правее, – сообщила я. – А таким путем вы скоро доберетесь до Сиамского залива.
И тут я поняла, что они плохо изучали в школе географию и разницы между Сиамским заливом и Панамским каналом не ощущают.
– Не слушай ее, Денис, – сказала беременная паломница. – Это типичная провокация. Ты лучше спроси ее, в какой школе ЦРУ она русский язык выучила?
Туг все паломники посмотрели на меня, как на врага, и я поспешила ответить.
– Никакого ЦРУ! Я здесь нахожусь в экспедиции.
– Вот видишь, Василиса! – сказал человек с челкой.
– А какая же, позвольте, экспедиция? – не сдавалась беременная девица. (Впрочем, если беременная, то по-русски уже не девица, да?)
