Мы поднимались на
Тут, приятельски махнув мне на прощанье, охранник вышел из кабины.
– Хорошего вам Дня независимости! – успел прокричать он, пока дверь закрывалась.
В здании насчитывалось двадцать семь этажей, но лифт был совершенно новый и очень быстрый, и мне едва хватило времени, чтобы подумать о том, что может ждать меня наверху, – но тут раздалось тихое звяканье, и двери раздвинулись.
Я очутилась в небольшом коридоре перед лестницей, ведущей к единственной двери. На двери было написано: «Выход на крышу, для служебного использования».
Единственный вывод, который напрашивался – сегодня эта табличка ко мне не относилась. В конечном счете, речь шла о Максе. У меня было чувство, что правила ему нужны только для того, чтобы их нарушать.
Дверь открылась с пронзительным скрипом и оглушительно захлопнулась у меня за спиной. Развернувшись, я снова попыталась ее открыть, но совершенно безуспешно. Был жаркий и ветреный день, и я застряла на крыше.
– Сюда!
Голос Макса раздался откуда-то справа. Я облегченно вздохнула и обогнула большую трансформаторную коробку.
Макс стоял там, один, с покрывалом, подушками и гигантским количеством еды и пива, разложенными на покрывале у его ног.
– С Днем независимости, Лепесточек. Готова к тому, что тебя оттрахают на свежем воздухе?
Он выглядел просто невероятно в потертых джинсах и голубой футболке, загорелый, с мускулистыми руками – и все эти шесть футов пять дюймов решительно двигались ко мне. Его физическое присутствие, здесь, на солнце, когда ветер трепал футболку у него на груди… матерь божья. Просто скажем, что это не оставило меня равнодушной.
– Я
У его губ был привкус пива, и яблок, и чего-то, присущего только Максу. Тепло, секс, покой… Он был моим запретным лакомством, тем, что ешь иногда, чтобы успокоиться, – не слишком полезным для желудка, зато целительным для души.
– Да, – ответила я. – Значит, тебя не волнуют вертолеты или камеры, или…
Я заглянула ему за плечо и указала на людей, стоявших на другой крыше в отдалении.
– …вон те типы с биноклями.
– Не-а.
Сузив глаза, я провела ладонями вверх по его груди.
– Почему ты никогда не боишься, что тебя увидят?
– Потому что тогда мне придется меняться. Сидеть взаперти, или стать параноиком, или не трахать тебя на крыше. Подумай, какая это будет трагедия.
– Огромная.
Я поняла, что Максу совершенно все равно, увидят его или нет. Он не искал этого и не избегал. Он просто жил с этим. Его отношения с прессой и публикой настолько отличались от того, к чему я привыкла, что меня это слегка ошарашило. Казалось, это так просто.
Мой прекрасный незнакомец ухмыльнулся и поцеловал меня в кончик носа.
– Давай поедим.
Он принес багеты, сыр, колбасу и фрукты. Маленькое печенье с нашлепками джема и абсолютно идеальные крошечные миндальные пирожные. На небольшом подносе стояли контейнеры с оливками, корнишонами и миндалем. В железном ведре охлаждались несколько бутылок темного пива.
– Ну ты и размахнулся.
Макс рассмеялся.
