переборщила, но будем откровенны – он тоже. Следить за моей реакцией в конференц-зале? Преследовать меня? Что мы творили?
В понедельник вечером я вернулась домой и два часа провела за приготовлением датских пончиков. Надо было скатать тесто в шарик, поджарить и посыпать сахарной пудрой. Традиционно они подавались на завтрак, но черт с ним, с завтраком – мне хотелось сделать что-нибудь посложнее. Рецепт достался мне от бабушки, урожденной датчанки, и пока я готовила их, у меня оставалось время подумать.
В последние дни мне это удавалось не часто. Но семейный рецепт вдруг заставил меня почувствовать тоску по дому, по родителям, по безопасной и предсказуемой жизни, несмотря на всю ее скуку и фальшь. Не обращая внимания на то, что пальцы вымазаны в тесте, я взялась за телефон. Мама ответила после седьмого гудка. Очень для нее характерно.
– Привет, солнышко!
На заднем фоне раздался какой-то грохот, и она выругалась: «Вот зараза!»
– Ты в порядке? – спросила я, улыбаясь в трубку.
Удивительно, но от этих четырех слов я вновь почувствовала себя как дома.
– Все отлично, просто уронила свой айпад. А ты, зайчик?
Когда мама сказала это, я вспомнила, что как раз звонила ей тем утром по дороге в метро.
– Просто хотела услышать твой голос.
Помолчав, мама спросила:
– Скучаешь по дому?
– Немного.
– Давай рассказывай, – предложила она теми же самыми словами, что и сотни раз до этого, когда мне надо было выговориться.
– Я встретила мужчину.
– Сегодня?
Я вздрогнула. Переехав, я говорила с родителями по телефону пару раз в неделю, но так и не упомянула Макса. А что тут упоминать? Они не желали знать о моей сексуальной жизни больше, чем я сама им рассказывала.
– Нет. Несколько недель назад.
Я практически слышала, как мама подбирает наилучший возможный ответ. Чтобы в нем слышалась поддержка и одновременно опека. Такой, который будет правильным в ситуации, когда ваша дочь впервые начинает с кем-то встречаться после ужасного и скандального разрыва.
– Кто он?
– Работает в финансовой сфере. Местный. То есть нет, – осеклась я, покачав головой и жалея, что не могу начать все с начала, – он англичанин.
– Ох, иностранец. Восхитительно! – со смехом сказала она, пуская в ход свой сильный южный акцент.
А затем, снова помолчав, добавила:
– Ты рассказываешь это мне, потому что у вас все серьезно?
– Нет, я рассказываю это тебе потому, что понятия не имею, серьезно у нас или нет.
Я любила мамин смех и скучала по нему.
– Это лучший период.
– Разве?
– Конечно же. И не смей от него отказываться! Не позволяй, чтобы этот урод, твой бывший, испортил тебе удовольствие.
Я вздохнула.
– Но все так неопределенно. С Энди я всегда знала, чего ждать.
Я пожалела, что сказала это, в ту же секунду. Мамино молчание в трубке показалось мне предвестником бури.
– В самом деле?
Она знала меня так хорошо, что я практически видела ее скрещенные на груди руки и знаменитое «сейчас-я-кому-то- надеру-задницу» выражение на лице.
– Нет.
– А ты чувствуешь, что знаешь этого парня?
