В моей жизни были только две женщины, к которым я испытывал чувства, глубже привязанности, но я никогда и никому не говорил о том, что люблю. Что было необычно, потому как в свои тридцать один, это упущение делало меня странным, но до этого момента, я никогда не осознавал глубины этой странности.
Я в полной мере проникся каждым своим скептическим комментарием, оставленным Беннетту и Максу о любви и отношениях. Не то, чтобы я им не верил – мне просто не с чем было сравнивать. Для меня, любовь всегда казалась неким расплывчатым понятием, относящимся к будущему, что было бы позже, когда я стал бы более спокойным и менее безрассудным. Мой образ как игрока очень походил на взращивание минералов в стакане – я никогда не удосуживался задуматься об этом, пока этот минерал не вырос, делая невозможным проглядеть сквозь него мое будущее.
“Думаю, нет”,- прошептала она, улыбаясь.
Я замотал головой. “Раньше я никогда не говорил ‘я люблю тебя’, если ты это имеешь в виду”.
Ханна никак не могла узнать о том, что каждым своим прикосновением, я без слов признавался ей в любви.
“Но ты когда-нибудь испытывал это чувство?”
Я улыбнулся. “А ты?”
Пожав плечами, она кивнула в сторону ванной в стиле Джека и Джил, видимо, прилегающей к спальне Эрика. “Я собираюсь привести себя в порядок”.
Я кивнул и после того как она ушла, закрыл свои глаза и выдохнул. Я благодарил вселенную за то, что Дженсен не стал заходить в комнату. Это была бы катастрофа. Зная нежелание Ханны раскрываться перед своей семьей – притом, что она хотела оставить наши отношения на уровне секса по дружбе – нам следовало быть намного осторожней.
Проверив свою рабочую почту и отправив пару сообщений, я зашел в ванную комнату и привел себя в порядок водой, мылом и энергичным растиранием. Ханна встретилась мне в гостиной, с застенчивой улыбкой на губах.
“Прости меня”,- сказала она мягко. “Не знаю, что на меня нашло”. Она отвела взгляд, и ладонью закрыла мне рот, когда я хотел перевести все в шутку. “Не говори так”.
Рассмеявшись, я посмотрел мимо нее на кухню, чтобы убедиться, что поблизости никого не было, и что никто не мог нас услышать. “Это было замечательно. Но, черт побери, все могло закончиться очень плохо”.
Она выглядела смущенной, и я расплылся в идиотской улыбке. Боковым зрением в конце стола я увидел фарфоровую статуэтку Иисуса. Взяв ее, я приложил ее между грудей Ханны. “Эй! осмотри! И все-таки, я нашел Иисуса в расщелине между твоими грудями!”
Опустив глаза, она прыснула, и начала покачивать своими девочками, словно позволяя Иисусу насладиться самым лучшим местом на земле. “Иисус в моей расщелине! Иисус в моей расщелине!”
“Привет, ребята”.
Услышав второй раз за сегодня голос Дженсена, я дернул рукой подальше от сисек Ханны. У меня было такое чувство, словно я наблюдал за происходящим в замедленной съемке, вне своего тела, и поспешив убрать статуэтку с неподобающего места, кинул ее, и понял, что натворил, только тогда, когда приземлившись на деревянный пол в нескольких шагах от меня, она рассыпалась на миллионы маленьких фарфоровых частей.
“О, чееееееерт”,- простонал я, подбегая к собственноручно учиненному погрому. Встав на колени, я попытался собрать самые большие куски. Это было бесполезно. Большинство из них были настолько малы, что их можно было принять за пыль.
Сгибаясь пополам, Ханна заливалась смехом. “Уилл! Ты разбил Иисуса!”
“Что ты делаешь?”- спросил Дженсен, становясь на колени, чтобы помочь мне.
