было возможности полететь домой на праздники, а мама Дженсена переживая за то, что в общежитии я останусь один, за два дня до Рождества приехала за мной из Бостона и забрала меня к себе. Их семья была такой же милой и шумной, какой только может быть семья с пятью детьми, с разницей по два года между каждым из них.
Характерно для своего тогдашнего возраста, я отблагодарил их тем, что пошалил с их старшей дочерью в сарае за домом.
Несколько лет спустя, я стал интерном Йохана и прожил в доме Бергстремов все лето. Большинство других детей жили отдельно или находились неподалеку от своих университетов, поэтому в доме оставались только Дженсен, я и младшая дочь Зигги. Их дом стал для меня вторым домом. Но, несмотря на то, что я провел у них три месяца, встречался с Зигги несколько лет назад на свадьбе у Дженсена, и даже поговорил с ней вчера по телефону, я с трудом мог вспомнить ее лицо.
Но когда я увидел ее в парке, на меня нахлынуло больше воспоминаний, чем, казалось, хранила моя память. Зигги в двенадцать лет, прячущая свой веснушчатый нос в книге. Она лишь изредка посылала мне смущенную улыбку за обеденным столом, но в остальное время, старалась избегать со мной любых контактов. Мне было девятнадцать, и я почти не обращал на нее внимания. Потом я вспомнил Зигги в шестнадцать – худощавого, угловатого подростка с копной спутанных волос, каскадом спускающихся вниз по спине. По вечерам она носила отрезанные джинсовые шорты и майки на бретельках, и пока я работал с ее отцом, она читала лежа на одеяле, расстеленном на заднем дворе. Я оценил ее так, как в том возрасте оценивал каждую особь женского пола – сканируя все части тела. Девочка была с формами, но тихой, и, очевидно, не большим асом в искусстве флирта, что и послужило причиной моей насмешливой незаинтересованности. В то время моя жизнь была полна любознательности и разврата с девушками помоложе, или с женщинами постарше, которые хотели попробовать все, хотя бы по одному разу.
Но этим вечером я чувствовал себя так, будто моя голова была готова взорваться. Увидев ее лицо, как ни странно, я вспомнил о доме, но так же о том, что это - прекрасная девушка, которую я встретил впервые. Она выглядела не как Лив или Дженсен – те были светловолосыми и долговязыми - точной копией друг друга. Хорошо это или плохо, но Зигги была похожа на своего отца. В ней парадоксально сочетались длинные руки и ноги Йохана и изгибы ее матери. От отца она унаследовала серые глаза и светло – каштановые волосы, а от своей матери – широкую улыбку.
Я, было, засомневался, когда она шагнула ко мне, и, обернув свои руки вокруг моей шеи, сжала меня в объятьях. Это было приятно и граничило с интимностью. Кроме Хлои и Сары в моей жизни было не так много женщин – друзей, которые были бы для меня просто друзьями. Когда я обнимал женщин вот так – близко и, прижимаясь к ним – это было частью сексуальной прелюдии. Зигги всегда была просто маленькой сестричкой, но когда она попала в мои руки, я точно знал, что она больше не маленькая. Она была женщиной двадцати с лишним лет, обнимающая меня своими теплыми руками и прижимающаяся ко мне своим мягким телом. Она пахла как шампунь и кофе. Она пахла как женщина, и даже под ее толстым свитером и жалкой тонкой курткой, я почувствовал форму ее груди. Когда она отступила назад и подняла на меня свои глаза, она мне сразу же понравилась: Зигги не пыталась принарядиться, облачившись в дорогой спортивный костюм или наложив тонну макияжа. На ней была толстовка ее брата с логотипом Йельского Университета, черные, слишком короткие штаны и обувь, у которой были времена и получше. Она не старалась меня впечатлить; она просто хотела меня увидеть.
Она такая домашняя, старик, сказал Дженсен во время телефонного разговора чуть больше недели назад. У меня такое ощущение, что я не ожидал, что ей достанутся гены нашего одержимого работой папы, и позволил ей этим увлечься. Мы едем к ней в гости. Я даже не знаю, что мне делать.
Моргнув, я вернулся в реальность, когда к нашему столику подошли Беннетт и Сара. Макс встал, чтобы их поприветствовать, и я отвел взгляд, когда он наклонился к Саре, и, поцеловав ее прям за ушком, прошептал: “Ты прекрасно выглядишь, Лепесточек”.
“Мы ждем Хлои?”- спросил я, как только все расселись.
Не отрывая глаз от меню, Беннетт ответил: “Она в Бостоне до пятницы”.
“Спасибо, мать твою”,- сказал Макс. “Потому что я умираю от голода, а эта женщина может выбирать свой обед целую вечность”.
