Из трюма иногда доносится сдержанный плач, стоны, тяжелые вздохи, но в целом люди, привыкшие к трудностям, уже просто покорно ждут решения своей участи.
Хорошо, прошептал я мстительно, тогда попробуем другой вариант… Отойдя подальше от своих, никто не видит, выбрал свободное место, зал огромнейший, присел на корточки. Сердце колотится часто-часто, сейчас это во благо, метаболизм ускорится, закрыл глаза и начал представлять себе, как мое тело становится огромным, тяжелым, покрывается массивными броневыми плитами…
Особенно тщательно представлял себе неуязвимость, пусть буду неповоротлив, но если весь в непробиваемой броне, то что мне филигоны, буду давить, как тараканов…
Сосредотачивался долго, иногда начинало получаться, ощущал перемены в теле, где-то жар, где-то тяжесть, однако все еще я, наконец начало приходить горькое понимание, в которое верить не хочется, что здесь в Маркусе я уже вне законов нашего мира. Стены из непонятной материи, экранирование абсолютное, так что…
Я хлопнул себя по лбу. Ну конечно же, глупо надеяться, что смогу поглощать для своего перестроенного тела эту звездную материю так же легко, как землю или песок! Нужно постараться обойтись своими ресурсами…
Уже повеселев, я снова зажмурился, сосредоточился, быстро и привычно представил, как мое тело меняется, но сам я такой же красавец, только уже красавец птеродактиль, мускулистое тело, могучие крылья, спина в плотной чешуе, ничем не просечь, а кожа на брюхе выдержит удар стального болта из арбалета…
Некоторое время напрягался, уже отказываясь поверить, что и в птеродактиля перекинуться тоже не получится. Маркус упорно блокирует такие попытки, в нем свой мир, чужие законы не принимает…
Из зала доносится приглушенный гул голосов, вскоре я уловил звук приближающихся шагов. Повернулся, в мою сторону идет, слепо выставив руки, Альбрехт.
— Если вы ко мне, герцог, — сказал я церемонно, — то чуть правее. Хотя для вас привычно левее, сэр Альбрехт. Что-то хотели сказать, ваша светлость?
Он сказал тихонько:
— Простите, ваше величество, но вроде бы не время уединяться для возвышенных молитв и беседы с Господом. Думаю, сейчас ему более угодны быстрые и решительные.
— Вы абсолютно правы, — ответил я, тщательно убирая из голоса горечь. — Возвращаемся к лордам, начинаем вторую часть операции.
— Мы уже начали, — ответил он, я ощутил в его сдержанном голосе упрек. — Спешно пропитываем рубашки горючими смесями… Даже первые. Вы очень мудро велели всем надеть как минимум по второй рубашке!.. Как же ругались те, кто надел пять, а потом пришлось бежать! Хорошо хоть не по солнцепеку…
На обратном пути в этой тьме я разглядел в ближайшем к нашему алькове несколько человек на коленях, все склонили головы, с ними священник.
Прислушавшись, я услышал, как все шепотом повторяют за священником слова молитвы.
Стараясь не наступать на ноги, я подошел ближе и остановился за спинами. Несколько мужчин сидят рядом с молящимися, разговаривают грубо, перемежая речь бранными словами.
Я спросил одного тихонько:
— Сколько вы здесь?
Он повернул голову, хотя и понятно, что не увидит, но рефлекс заставляет поворачиваться к тому, с кем разговариваешь. Губы искривились в злой усмешке.
— Благородный? Теперь и ты хлебнешь горя.
— Рад? — спросил я. — Зря. Это не по-христиански.
Я ухватил его за ворот, поднял и с силой ударил затылком о стену. Хрустнула кость, тело в моих руках обмякло. Я отшвырнул в сторону его друзей, повернулся к группе молящихся.
Альбрехт услышал шум борьбы, я видел, как его рука сама по себе прыгнула к тому месту, где ладонь должна привычно ухватить рукоять меча.
— Ваше величество? — спросил он тревожно.
— Все улажено, — заверил я. — Я же христианин и напомнил, что везде должны оставаться людьми и вести себя достойно. Так, преподобный отец?
Священник вздрогнул, ощутил по голосу, что обращаются к нему, виновато улыбнулся.
— Жестоко, благородный сэр, нужно бы чуть больше смирения… Но если вы кого-то из них наказали, в целом да, поступок почти правильный. Зло нужно пресекать как можно раньше.
— Давно вы здесь? — спросил я.
