— Если мудрый, — проворчал я, — то почему я здесь?.. Карл-Антон! Ваши маги готовы?
Из темноты раздался строгий голос Карла-Антона, старшего в той команде:
— Алхимики, — поправил он вежливо, — пронесли в неприкосновенности все, что было нужно.
— Прекрасно, — сказал я, — скажите, чтобы все было в готовности. Сигнал подам скоро. Я не хочу дожидаться момента, когда поднимемся в воздух!
Сэр Кенговейн вздрогнул и перекрестился, за ним забормотали молитвы и начали креститься остальные.
Трюм, как я рассмотрел по дороге, не круглый и не квадратный, даже не овальный, а нечто вроде исполинской амебы с толстыми ложноножками, за неимением других словечек я назвал их альковами.
Выбрав самый удаленный, я провел к нему весь отряд. Там устроилось четверо мужчин и трое женщин. Лежат вповалку, одна из женщин без одежды вовсе, у другой подол задран до груди, полные груди наружу.
— Молодцы, — одобрил я, — время не теряете, выполняете завет Господа. Но теперь другие песни, так что выметывайтесь обратно в общий коровник. Это помещение для благородных, не знали?
Они уставились в темноту, повернув головы на голос. Один из мужчин приподнялся на локте, лохматый, крупный, налитый звериной мужской силой.
— Здесь нет благородных, — пробасил он.
— Уверен? — спросил я.
Он скривился, я шагнул вперед и с размаха саданул ногой в лицо. Он со всхлипом завалился на спину.
Я поинтересовался:
— Теперь как?
Он кое-как поднялся на четвереньки.
— Так бы и сказали сразу…
— Быстрее, — велел я. — И куртизанок забери. Граф, чуть-чуть левее, там голые женщины… Ну вот, зачем я сказал про женщин!.. А вот теперь верной дорогой идете, товарищ Гуммельсберг… Только не сбейте с ног Тамплиера.
— Его собьешь, — проворчал Альбрехт, — проще сам Маркус сдвинуть. Ваше величество?
— Тихо, — сказал я. — Здесь своего рода альков. Можете пощупать стены, они такие же альковные. Пусть в трюме, но все равно альков, мы же благородные люди? Просто просторнее дворцовых! Не для парочки, а для… группы. Человек сто поместится точно. А то и сто пятьдесят. Нет-нет, никаких оргий, что это вы заулыбались? Сперва дело, оргии потом. В старости. Располагайтесь по рангу, остальные побудут как бы охранным кольцом у входа.
— Полукольцом, — сказал Альбрехт, — если я верно понял.
— Полукольцом, — согласился я. — Вы быстро все схватываете, граф… Нет, с сегодняшнего дня… герцог Гуммельсберг!
— Благодарю, — буркнул он, — но плохая примета, и вы это знаете. Перед битвой повысить в титуле… это призвать гибель.
— Это поощрение, — пояснил я, — чтобы награжденный испытал прилив энтузиазма и дрался аки рев рыкающий. Да, бывает, из-за прилива не рассчитывают свои силы, лезут… и погибают. Но вы не такой, ваша светлость, знаю.
— Ну, спасибо…
Я сказал бодро:
— В общем, устраивайтесь пока на ощупь, а я разживусь полезной информацией.
Отойдя к стене, я прижался к ней и представил отчетливо, что прохожу насквозь, вот сейчас мое тело погружается в это твердое, что уже не твердое, вот уже чувствую эти странные волны, что идут сквозь мое тело, это я прохожу сквозь туман стены, вот уже возникает ощущение, что впереди пустота, а это значит, плотная материя стена заканчивается, а дальше неплотная субстанция воздуха…
Я открыл глаза все в той же позе и на том месте, прильнув к стене, как пластырь к коже. Никогда еще не прикасался к настолько плотному материалу, чувствую, немыслимо плотному, мороз по коже от одной лишь мысли прощупать и понять. Это немыслимо и такого быть не может, по крайней мере здесь, а не в недрах нейтронных звезд, где нейтроны прижаты один к другому вплотную без всяких зазоров.
Как хорошо ходить сквозь каменные стены, мелькнула мысль, там один атом от другого висит чуть ли не на милю…
За спиной Кенговейн спросил настороженно:
— Ваше величество, вам плохо?
Я огрызнулся:
— С чего это вдруг?
— Сопите как-то странно…
— Все-то вы обо мне знаете, — сказал я с укором. — Монарх должен быть харизматичным и непознанным, как летающий объект вроде Маркуса. Занимайтесь своим делом, сэр Кенговейн.
