Боудеррия пробормотала:
— В железе?
— А что, — сказал я, — одни червяки прогрызают в земле, другие в дереве, а этот вот в железе…
— Сумасшедший какой-то червяк, — сказала она с отвращением.
— Еще бы, — согласился я. — Нормальный грыз бы зигзузами, а этот строго по прямой.
Он посмотрел на меня с подозрением, но смолчал, а сэр Кенговейн произнес несколько чересчур бодрым голосом:
— Мы пойдем по этому ходу?
— А что? — спросил я.
— Да тесноват, — ответил он с заминкой. — Если червяк поползет навстречу, не разминемся…
Альбрехт передернул плечами.
— Не хотел бы встретиться с червяком такого размера.
Сэр Робер возразил:
— Я не хотел бы встретить и самого мелкого, если такой может грызть железо! Потому у нас нет выбора. Надо идти, ибо так уже решил наш король, вы только посмотрите на него!
Я поспешно сделал лицо значительным и задумчивым, а когда ощутил на себе взгляды, изрек:
— С нами Бог!.. Если решит послать червяка, то пошлет. Если он против нас, то и на ровном месте без всяких червяков ноги поломаем.
Кенговейн перекрестился, поднял факел над головой. Боудеррия ловко выхватила у него и первой ринулась в туннель. Кенговейн с оскорбленным воплем мужского достоинства бросился следом.
Туннель черед два десятка шагов расширился, хотя долгое время'мы шли все так же строго по прямой, разве что в гору, затем начались зигзаги, будто червяк засомневался в выборе жизненного пути.
Я обогнал Тамплиера, тот не намного тяжелее, горячий воздух уже испарил пот со лба и высушил взмокшую одежду, теперь сушит глотку, впереди слышится глухой рев, но явно не филигоны, еще несколько шагов, я охнул и остановился.
Впереди широкий туннель с высоким сводом, по которому легко проедет крепостная башня, перекрыта трепещущей стеной. Мне показалась составленной из блестящих стальных пластин, сложенных ромашкой или каким-то другим цветком, страшновато и отвратительно прекрасным. Лепестки сходятся узкими концами к центру, а там то приоткрывается чуть, то снова закрывается отверстие, как зрачок в глазу при изменении уровня света.
За моей спиной тяжелое дыхание стало громче и надсаднее, уже все из отряда здесь.
Я велел властно:
— Погасить факелы!
Альбрехт сказал тревожно:
— Ваше величество… филигонам только этого и надо!
Тамплиер молча взял факел из рук воина и, ухватив широкой ладонью за горящую верхушку, мигом загасил. Я подумал тепло, что вот он, в чем бы ни подозревал, но если пошел за мной, то выполняет все беспрекословно. Хотя, конечно, потом вопросы будут.
Сигизмунд помог ему погасить второй, а третий, последний, рыцари загасили сами.
Я напряженно всматривался в странную диафрагму, теперь напоминает зрачок старинного фотоаппарата, медленно начала раздвигаться, все шире и шире, уже пройдем не только мы, но даже конница смогла бы, разве что пришлось бы с разгону через барьер…
— Все ко мне, — велел я. — Прямо на голос. Наткнетесь на препятствие, вспомните, как в детстве лазили через заборы воровать яблоки в чужом саду… Верно, сэр Норберт, вы всегда первый, я это ценю.
Он огрызнулся в темноте:
— Я не лазил за яблоками!
Вслед за Норбертом двинулись остальные. Диафрагма, очутившись в темноте, продолжала открываться. Сэр Норберт наткнулся и, ощупав, просто перешагнул, кольцо продолжало раздвигаться, остальные прошли, даже не заметив препятствия, что вдвинулось в пол и стены.
Я выждал, пока на этой стороне оказались все, сказал быстро:
— Карл-Антон!
Вспыхнуло колдовское пламя, и одновременно послышался вздох старшего алхимика:
— Фух, как же страшновато без света.
— Вы не одиноки, — сказал я громко, — мне тоже в темноте не по себе весьма даже как-то вот зело. А теперь не отставать! Один факел, как знамя, впереди и гордо, остальные не зажигать, но далеко не прятать!
Альбрехт оглянулся, диафрагма от яркого света быстро сужается, словно зрачок человеческого глаза.
— Может, — предположил он, — оставить факел?
