— Отворить все двери! — заорал я.
Ничего не случилось, Альбрехт проговорил с трудом:
— Но мы победили. Маркус будет нашей могилой и нашим победным надгробием…
Я сжал и разжал пальцы, вытянул руку раскрытой ладонью вперед.
— Кракуррах… Открыть все входы!.. Все шлюзы!
Раздался скрежет, грохот, пол и стены дрогнули.
С окна исчез фильтр, оно даже расширилось, несмотря на яркий солнечный день с той стороны.
Альбрехт прошептал:
— Ваше величество… эта штука… послушалась?
— А хто у нас император? — отрезал я. — Быстро туда!
Сильно хромая, он поспешно доковылял до странного иллюминатора.
— Высоко!..
— Как только опустимся, — велел я, — прыгайте так, как никогда не прыгали даже в детстве, если оно у вас было!.. Ну?
Далекая земля поднимается к нам, твердая и залитая солнцем, багровая стена Маркуса уходит в нее без малейших зазоров, словно нож в мягкое масло.
Альбрехт прошептал:
— Мы не побывали и в десятой части Маркуса!.. Мало ли чего там скрывается?.. А сейчас, слава Господу, похоронено. Вы гений, ваше величество!
— Да, — ответил я с горечью, — он самый.
Пространство внизу, включая и половинку холма со скардером, усеяно телами павших. Как сэр Келляве и обещал, вся наша армия ринулись в лобовую атаку, чтобы ворваться на плечах отступающих в Маркус.
Пленники, которые во главе с отважным сэром Джоном вступили в бой в отряде Волсингейна, тоже далеко не ушли, лежат вперемежку с телами закованных в блестящие доспехи рыцарей, где и сам Волсингейн с мечом в руке.
— Пора! — закричал я. — Ну!
Альбрехт все еще не решался, я грубо ухватил его за шиворот, рванул с силой и буквально выбросил из Маркуса, а сам прыгнул следом.
Альбрехт рухнул на землю, раскинув руки, я упал сверху, больно ударившись коленом о рукоять его меча.
Огромное окно быстро уходит вместе со всей багровой стеной в землю… но закрывается, избегая момента соприкосновения с почвой. Далекий прежде купол, теперь уже купол, опускается подобно тонущему в озере камню.
Альбрехт поднял голову и горестно застонал. Везде, куда достигает взор, тела павших рыцарей. Все бездыханны, все пали в жестоком бою, всюду блестят на солнце доспехи героев, а рукояти мечей и топоров все еще зажаты в ладонях.
Широкий купол погрузился беззвучно, спрессованная земля с сухим шорохом кое-где посыпалась с краев плотной шахты диаметром в милю.
За моей спиной кто-то охнул. Я повернулся и застыл. Сэр Келляве, изрубленный и едва не расчлененный, зашевелился, сел, опершись о чье-то тело спиной и упираясь в землю обеими ладонями.
Глаза его дикие, он бурно закашлялся, посмотрел в нашу сторону непонимающе.
— Ваше величество?
Голос его звучал хрипло и как-то потусторонне. Я открыл рот, не зная, что сказать, а дальше по всему полю битвы пронесся скрип посеченных доспехов, тела павших начали подрагивать, кто-то чуть шевелится, самые крепкие уже пытаются подниматься на дрожащих ногах.
Альбрехт вскрикнул и указал дрожащей рукой. Шагах в трех зашевелилась земля, и из нее поднялись измученные, залитые кровью, но живые Норберт, Боудеррия, Тамплиер, Сигизмунд и все остальные, что погибли в страшной и великолепной войне с филигонами в их нейтридном корабле.
Вдали между небом и землей возникла призрачная исполинская, как башня замка, фигура. Показалась бы человеческой, не будь таких размеров и убери с ее головы витые рога. Пурпурно-красная, вся в крови моих павших героев, чудовищно широкая в груди и с толстыми, как стволы столетних дубов, руками, все знакомо и узнаваемо, однако за спиной настолько белоснежные крылья, что у меня почему-то сладко и тревожно заныло сердце.
Страшный голос, от которого дрогнула земля, грянул как гром:
— В расчете…
И почти сразу начала исчезать, растаяла до того, как затихли раскаты могучего голоса.
Все молчали, потрясенные до подошв. Я буркнул, снижая торжественность момента:
— Должок отдал, брехло… Свои проблемы решил!
Подошла Боудеррия, одежда изрублена, вся в крови, но без единой царапины. Альбрехт повернулся ко мне.
— Ваше величество?
