— Конечно же, себе выбрал самое сладкое?
— Разве я не король? — спросил я.
— Я пригожусь? — поинтересовалась она. — Как?
— Тут твои умения не помогут, — сказал я. — Даже мои, извини за нескромность, я ведь такой одаренный, такой одаренный, что просто уже и не лезет… Что-то иное бы…
— Магия?
Я покачал головой.
— К сожалению, у них защита от магии. Так считает Карл-Антон, хотя мне кажется, это не защита, а… нечувствительность.
— Это… как?
Я ответил нехотя:
— Есть люди с музыкальным слухом, а есть те, кому медведь на ухо наступил, а потом еще и по морде потоптался… Чувствительных музыка заставляет плакать или смеяться, а нечувствительные слышат только звон тетивы да хрюканье труб. Так и с магией. Ну тупые они, тупые!
Она посмотрела на меня несколько странно, но сдержалась, хотя вижу, хотела ядовито напомнить и о моей странной нечувствительности к магии.
— И в чем ваш план?
— Какой план? — переспросил я с тоской. — Как дурак, смотрю на них и не знаю, с какого конца! Сам еще могу напасть на одного… нет-нет, не со сверкающим мечом в руках и горящим доблестью взором на лице… я не настолько хорош, признаюсь без всякого стыда… но могу попробовать стрелами. Есть у меня еще молот…
— А твой конь унесет от неприятностей, — добавила она.
— Вот-вот, — согласился я. — Если, конечно, тоже не шарахнут чем-то дистанционным. Тогда и конь… что конь? Как и Бобик. Но в любом случае я один не смогу остановить все это!.. Их слишком много, а этот корабль, что больше городов Штайнфурта, Войсу и еще десятка таких же вместе взятых. Он может вместить даже не знаю сколько народу! И сколько со всех сторон выезжает каждую ночь ловчих отрядов!
Она сказала просто:
— Давайте проедем дальше.
— Зачем? — спросил я с подозрением.
— Посмотрим, — ответила она. — Я их еще не видела.
— Все, — сообщил я мрачно, — кто их видел, уже мертвы.
— А пленные?
— Твари как-то чувствуют их страх, — объяснил я. — И видят позы чемоданчика… ну, так называют позы подчинения.
Она поинтересовалась в недоумении:
— Это какие?
— Опущенные головы, — сказал я, — согнутые спины, боязливые взгляды… сама знаешь. А тех, кто вышел сражаться, тоже видят сразу по их фигурам, по лицам. А двигаются они очень быстро.
— Быстрее меня?
Я посмотрел с иронией.
— Ладно, тебе это нужно увидеть. Со стороны. А то все: брешешь, брешешь…
— Я так не говорила!
— Глаза говорили, — уличил я. — Я вас всех насквозь зрю недремлющим. Знаешь, сейчас беспокоит, что все еще выходят крохотными группами. Сегодня, как ты слышала, вышло полсотни…
— Ну-ну, — поторопила она.
— Значит, — сказал я, — наш мир для них просто ужасен. Чудовищен и вообще… неприемлем. Пока выпускают, как мне вот чудится и мерещится, самых… крепких, сильных, закаленных. Остальные готовятся, привыкают.
Она прошептала:
— Самый ужас наступит, когда выйдут все?
— Это и будет конец, — ответил я обреченно. — Потому пленный даже не знаю как! В смысле, нужен.
Она заметно оживилась.
— Понятно. У вас есть план?
Я покачал головой.
— План будет, когда допросим схваченного. А так пока нет… не весьма достаточно данных.
