дохлый? Кто их знает…
Труп унесли, Альбрехт всмотрелся в мое лицо озабоченными глазами.
— Ваше величество, — спросил он очень осторожно, — вам плохо? Может быть, на свежий воздух?.. А то у вас лицо, как у призрака.
Сэр Рокгаллер возразил:
— Мы в лесу! Куда свежее?
На меня посматривали с озабоченностью и удивлением. Все мы не только привыкли к тому, что при нас режут скот на корм армии, но и насмотрелись на убитых и раненых, когда то голова рассечена зверским ударом топора, то кишки вылезают из вспоротого живота товарища…
— Да, — ответил я не своим голосом, — здесь такой же воздух… Только эта тварь слишком уж… продвинутая.
— Ваше величество?
— Как верно указал сэр, — пояснил я, — уж и не помню кто, эта тварь слишком уж хороша. В беге, сами видите, обгонит не только любого из нас, но и перегонит самого быстрого из коней. Руки поворачиваются в любую сторону, а пальцы… вы заметили, какие пальцы? Хорошо, пойдемте осмотрим внимательнее.
Альбрехт, барон Келляве и еще несколько лордов сразу же двинулись за мной, только сэр Рокгаллер пробормотал:
— Да что на убитого смотреть…
Глава 6
В бараке чужака разложили на большом столе, растянув и привязав руки и ноги в стороны. Я подошел поближе, чувствуя, что только вот теперь могу рассмотреть врага подробно и неспешно.
Первое, что бросается в глаза, отсутствие одежды. Это как эллины, что на олимпийских играх выступали всегда голыми, или подобно спартанцам, что нередко шли в бой обнаженными, подчеркивая отвагу и презрение к гибели.
Однако не смотрится голым, как хорошо загорелый человек уже как бы одет в отличие от нежно-беленького, что если голый, то уж точно голый. У этого кожа хоть и белая, но чрезвычайно плотная. Я потрогал ногу, потыкал пальцем в живот, ощущение странное, словно пытаюсь продавить прочный хитин.
Карл-Антон спросил негромко:
— Это такая кожа, ваше величество, или одежда?
Альбрехт, что рассматривает так же внимательно с другой стороны стола, сказал зло:
— С такой кожей и одежды не надо. Даже доспехов.
Я поднял голову, Альбрехт обеими руками надавливал чужаку на грудь, кривился от усилий.
— Граф?
— Непо… нятки, — проговорил он с трудом. — То было будто каменная плита, а теперь пошло легче.
Я кивнул, Альбрехт умен и наблюдателен, что-то да увидит такое, чего не заметят остальные, сказал остальным:
— А посмотрите, какие пальцы! Не только сильнее наших, но у них намного больше свободы… Нет, дайте посмотрю еще… А перепонки, перепонки! Такой плавает лучше лягушки.
Чужак оказался, как я и чувствовал с самого начала, не просто другим, а очень другим. В конце концов, у человека те же сердце и прочие внутренние органы, как у медведя, лося, коровы или барана, даже у крыс или мышей все такое же, только помельче, но этот чужак…
Я старательно укладывал в голове все, что мне рассказывали разведчики и что увидел сам, но укладываться не желает, как ни поворачиваю факты то одним боком, то другим.
Даже кровь не красная, а ярко-желтая, почти оранжевая. У нас у всех где алая, а где почти багровая, начиная от самых мелких мышей и кончая слонами и бегемотами, а у этого золотистого оттенка. К тому же очень долго не сворачивается, вообще-то до сих пор не свернулась, вот полная до краев чаша, по-прежнему свежая, словно только-только из раны.
Трое магов жадно колдуют вокруг нее, чувствуют потенциал, но еще не знают, как использовать, а я все еще зло всматривался в распростертое тело. Хотелось стиснуть ладонями голову, но это будет похоже на жест отчаяния, который никак нельзя выказывать в присутствии верящих в тебя соратников.
В черепе либо ни одной мысли, либо сразу целая галдящая стая, когда каждая выкрикивает свое и не желает слушать других.
Лорды молчат, встали под стенами и только смотрят, возле стола мы трое, Карл-Антон покосился на меня и сказал почти шепотом:
