освобожден от тяжкой работы, хотя, догадываюсь, некоторая вполне может быть сделана и без усилий человека.
И конечно, аббат и еще один-два высших иерархов монастыря могли обладать достаточной силой, чтобы устоять перед звездными пришельцами… хотя, может быть, этой силы нет ни у кого на свете.
Боудеррия заметила, как потемнело мое лицо, села рядом и дружески обняла за плечи.
— Что-то вспомнил?
Голос ее был настолько участливый и полный понимания, что я вздохнул судорожно, словно ребенок после долгого плача.
— Дело касается всего мира, — ответил я, подбирая слова, — но деремся за него только мы. Почему так?
Она сказала мягко:
— Разве так не везде?.. Мир просто существует, а горстка людей тащит его либо вперед, либо вбок, а то и вовсе назад.
— Лишь бы не в пропасть, — сказал я.
— Бывает, — возразила она, — что и в бездну. Не случайно же миром правят короли, а народы идут по пути, выбранному их королями. Ты король, Ричард!.. Значит, ты не один.
— Сейчас один, — ответил я с горечью, взглянул на нее и поспешно уточнил: — С тобой и Бобиком.
— У тебя миллионы подданных, — напомнил она, — они дали тебе все, что у них было: право решать за них, распоряжаться ими. Так что ты сильнее, чем думаешь.
А что, мелькнула дикая мысль, если бы можно аккумулировать силу всех подданных, вот бы всем показал! Горы своротил бы. А этих с Маркуса сразу бы в лепешку…
— Хорошо говоришь, — ответил я со вздохом. — Спасибо. Ты настоящая.
— Женщина? — уточнила она.
— Просто настоящая, — ответил я уклончиво. — И женщина в том числе. Вон у тебя эти…
— Не надо, — прервала она. — Я тоже как-то их видела. Встряхнись, Ричард. Ты не выходил из боя слишком долго, но продержись еще чуть-чуть. Ты нужен! Ты — наша надежда.
Я сказал сердито:
— Не говори таких высоких слов. У меня голова кружится, еще брякнусь тебе на потеху. Да и вообще… что значит жизнь одного человека?
— Смотря какого, — возразила она сурово. — Миллионы гибнут, никто не замечает, но когда умирает герой… Вон кто-то скачет в нашу сторону. Двое…
— Люди Норберта, — сказал я. — Джон Зеленые Штаны и Хьюсак, одни из лучших.
— Ты всех своих воинов знаешь?
— Я такой не один, — ответил я скромно. — По крайней мере, знаю еще одного полководца, который помнил всех своих солдат по именам, даже когда стал императором.
Всадники начали сдерживать коней, те храпят и дико вращают глазами, требуя продолжить яростную скачку, Бобик даже не вскочил навстречу, лениво приоткрыл один глаз и снова уронил голову рядом с коленями Боудеррии, ткнул требовательно лбом, чтобы не забывала почесывать, иначе какие любовь и дружба без подтверждения?
— Ваше величество, — вскрикнул один, — барон Дарабос поручил сказать, что за прошлую ночь выходило четыре отряда! И народу согнали втрое больше, чем в прошлый раз!
— Понятно, — ответил я. — Возвращайся и передай барону, в эту ночь их будет наверняка еще больше. Нужно выводить треть наших войск и располагать заранее в намеченных прежде местах. Пусть передаст это Альбрехту.
— Будет исполнено, ваше величество!
Второй козырнул молча, оба развернули коней и унеслись, быстрые, как огромные птицы.
Боудерррия произнесла задумчиво:
— Час битвы близок?
— Слишком, — ответил я, — а мы не готовы. Мы совсем не готовы.
— Ну, — протянула она с недоверием, — на вас не похоже, ваше величество. К чему-то да готовы?
— Готовы только умереть, — сказал я. — Но разве надо это?.. Мне нужна победа. А умрут или нет — дело десятое.
— Так ли?
— Конечно, — уточнил я, — предпочел бы, чтобы все остались живы, однако уже реалист, что весьма пакостное состояние… Возвращаемся, Боудеррия.
— Возвращаемся в реальность, — ответила она с некоторой печалью в голосе. — Но реальность… не сама по себе. Она то, во что ее превращаем.
