— Даже кони? — спросил я.
Он кивнул.
— Да. За коней я бы вообще живыми на кол… Кони в чем виноваты? Но это не все, ваше величество.
Я сказал со стесненным сердцем:
— Давай, бей дальше.
Он кивнул.
— Твари пошли в села и начали сгонять людей в окрестных селах. Кто-то успел не то убежать, не то вообще ночью удил рыбу, тут же прибежали в замок. Там сразу подняли остатки гарнизона. Пленных хоть и заставляют бежать, но кони идут все же быстрее, так что нагнали на полпути к их летающей крепости…
Он говорил сухо, сдержанно, не меняя выражения лица, меня называет вашим величеством, это чтобы я вел себя как правитель, не поддаваясь эмоциям, не проявляя жалости и даже сочувствия, чтобы решал механически правильно, как нужно большинству из нас, не обращая внимания на все возрастающие потери.
— Погибли все? — спросил я.
Он снова кивнул.
— Да. Эти твари снова убили даже коней.
Сердце мое болезненно сжалось, это же сколько благородных рыцарей погибло, не успев даже нанести удара по противнику.
— Действительно твари, — ответил я. — Не понимаю, почему коней… Наверное, и собак?
— Собак убивают в первую очередь, — ответил он сухо. — Те же сразу бросаются защищать хозяев!.. Зато кошек мерзкие твари не трогают.
— Кошек пусть хоть всех перебьют, — буркнул я. — Все равно одичают без хозяев. Хорошо, сэр Норберт, я принял информацию к сведению. Тревожное в ней прежде всего то, что многие так и не ушли в леса.
— Они ушли, — уточнил он, — но днем ничего не случилось, вот ночью и начали возвращаться.
— Народ всегда надеется, — сказал я с тоской, — что как-то пронесет, все образуется само собой… Это нам, правителям, приходится спасать его от его же дури, лени, косности, заблуждений. Как погибли те лорды замков со своими верными рыцарями, пытаясь спасти этих дураков… Не волнуйтесь за меня, сэр Норберт! Я такая цаца, что плачу, когда слышу волнительную музыку, но когда гибнет сто тысяч дураков, только поморщусь, да и то не слишком. Я уже в самом деле король. Для меня дураки хороши только тем, что платят налоги.
Он поклонился, в глазах почти неуловимо мелькнуло чувство облегчения.
— Ваше величество…
— Сэр Норберт, — ответил я, стараясь держать голос протокольным и одновременно дружественным.
Он поклонился и вышел. Я перевел дыхание, чувствуя, как лицо от каменно-фараонного перетекает в человеческое с гримасой боли и ярости.
Уже уведено в плен неизвестно сколько запуганных крестьян, погибли благородные лорды, ринувшиеся защищать их с доблестными рыцарями… а мы едва-едва сумели с огромным трудом убить только одного из этих чужаков и еще ни одного не захватили в плен…
— Джон, — велел я слуге, — разыщи сэра Альбрехта, Робера, Келляве, а также обоих паладинов и самых знатных рыцарей. Скажи, через час велено явиться. Разбуди тех, кто уже заснул.
Он бесшумно исчез, я остановился на полпути, чувствуя, что злость убыстряет шаги, вот-вот с разгону прорву стену шатра.
Что мы можем? Что можем противопоставить звездной мощи? Если они выходят из корабля безоружными и без доспехов, но с легкостью отбивают любое наше нападение?
После того случая, о котором мы с Норбертом никому не сказали, только удвоили ночную стражу, я потрепал по башке спящего Бобика, тихонько вышел из шатра и позвал арбогастра.
Сниматься лагерем и перебазироваться на другое место уже поздно. Что-то им помешало напасть, а раз так, то хорошо бы понять, что именно. Возможно, здесь и таится глубоко зарытый ключик к победе…
Арбогастр посмотрел с недоумением, когда я за пределами лагеря, но все еще в лесу, в полной темноте покинул седло и начал медленно ходить по траве, рассматривая видимые только нам следы, затем тихонько фыркнул и отошел в сторону, высматривая, что бы такое сожрать особо лакомое.
Я бродил не то чтобы долго, затем нечто дрогнуло во мне, словно задребезжал тревожный звонок, тело застыло само по себе.
В сотне ярдов бежит в мою сторону чужак, в ночи выглядит огромным и страшным, но это из-за гротескности фигуры и козлоногости, опустил голову даже ниже обычного, смотрит в землю, копыта стучат негромко.
Я не стал звать арбогастра, поздно, смотрел на пришельца и старался внушить себе жуткий страх, который, как уверяет Карл-Антон, они чувствуют издали.
Чужак резко развернулся, я даже не успел заметить, как это он сделал, только что смотрел в землю, а сейчас вперил в меня взгляд крупных глаз навыкате.
