Надо сказать, их нравственные страдания были описаны тоже весьма убедительно.
И тут я заколебался.
Смотри сам. О твоей судьбе родители заботятся много — и это нехорошо. Об их судьбе отец хлопотал мало — и это тоже плохо. Вот я и подумал: а может, не в родителях дело?
Бог с ними, с обиженными детьми. В конце концов, теперь они выросли, легко могут подсчитать учительскую зарплату и разделить на четыре — именно столько ртов приходилось кормить учителю.
А тебе захотелось написать. Я фразу за фразой перечитал твое письмо и увидел уже не вопрос с ответом, а человека. Вот и пишу тебе — человеку, а не псевдониму при проблеме.
Ты пишешь: «Я окончил школу со средним баллом в аттестате 4,75, являлся участником районных и городских олимпиад по математике, физике, черчению. Получал за первое место в них иногда грамоты. Занимался спортом (у меня второй разряд по легкой атлетике), ходил целый год, когда учился в 10–м классе, на подготовительные курсы в институт. И все это зачем? Конечно, чтобы поступить в институт. Я просто зарабатывал сумму каких?то очков. Чтоб обеспечить свое… будущее. Всем этим руководили родители, учителя, тренер, а я, как пластилин, подчинялся им. Мне было всегда безразлично все это, но я вынужден был подчиняться и выполнять волю старших. Мне говорили, что «делают из меня человека», мной гордились перед другими, приводили в пример, а мне было просто очень скучно! Я выдыхался в этом бесконечном беге в бесконечность. Мне интересно было работать с металлом, деревом, сочинять стихи, рассказы, рисовать, а меня заставляли делать то, что я не хотел делать».
Как ты думаешь, в каком возрасте человек начинает сам определять свою судьбу? Мне кажется, довольно рано. Лет в четырнадцать — наверняка. В этом возрасте мы уже прекрасно понимаем, что хорошо и что плохо, что пригодится в будущем, а что помешает.
Мы сами выбираем друзей. Выбираем круг интересов.
Конечно, мы продолжаем слушаться старших, но уже вполне сознательно, считая это правильным, полезным для себя.
Может ли подросток ошибиться в своем выборе? Разумеется, и нередко. Но ведь и взрослые, опытные, даже пожилые, так часто колеблются и спотыкаются на перекрестках собственной судьбы. Какой возраст от этого гарантирован? Шекспировский Лир был вообще старик — разве это уберегло его от трагических ошибок и страшной ответственности за них?
Тебе уже не четырнадцать, ты старше. Может, стоит не оглядываться на покровителей, а поискать причины неприятностей в собственном характере?
Вот ты жалуешься, что с детства жил по чужим советам. Дальше так не хочешь. Ну и что же ты делаешь? Кричишь на весь белый свет: «Люди добрые, дайте совет — как быть?»
Да, всю жизнь с тобой обращаются как с пластилином. Но разве виноваты в этом покровители? Мнут того, кто мнется.
Ты хороший парень, тебе надоело копить очки в игре без победы, и письмо твое называется «Не хочу…».
Не обижайся, но твое «не хочу» особого доверия у меня не вызывает. Ибо очень легко выкрикнуть «не хочу!». И очень трудно подкрепить этот еще детский полукрик, полувсхлип спокойным, трезвым, ответственным взрослым «хочу!».
Но где оно, твое «хочу!»?
Ты пишешь: «Мне интересно было работать с металлом, деревом, сочинять стихи, рассказы, рисовать, а меня заставляли делать то, что я не хотел…»
В таких вещах утверждать что?либо трудно. Но, боюсь, со стихами и рассказами у тебя дело не пошло бы. Потому что писательство не любят на уровне «интересно». Его любят, как Чехов любил — пятьсот страниц в год и смерть от чахотки. Любят, как Есенин — «всю душу выплещу в слова».
Рисовать? Старому Ренуару кисть к руке привязывали — держать не мог, но и не писать не мог.
Металл, дерево? Недавно в Вильнюсе я видел, как работает замечательный мастер янтаря и металла Винцас Крисюнас. На ковшик фантазии приходится бочка черного, кропотливого труда. Вся паутина металла вяжется вручную. Это у нас перед глазами светится загадочное янтарное солнышко. А у Винцаса — рыжая пыль, дымок испаряющейся кислоты и синий, жгучий, опасный столбик пламени под хоботком горелки.
Но дело даже не в том. Пусть тебе и очень нравится профессия, тебя тянет к творчеству, но этого мало.
Можно быть актером, журналистом, художником — и всю жизнь выполнять механическую, однообразную работу, которая нужна, но, увы, неинтересна. Право на творчество, как правило, получает лишь тот, кто уже доказал свою способность творить.
