время девчонку. Тоже наша, воспитательница детского сада. Ну, сам понимаешь: шум, скандал, устроили комсомольское собрание.
В общем, драили обоих, не жалея. Ребята из его комнаты как раз защищали. И его защищали, и ее: мол, любят друг друга — и все. Ну, им тоже досталось: дескать, ложное понимание товарищества, живут по принципу «моя хата с краю»… Помню, одна девушка, маляр, бойко так выступала: мол, приятели — люди равнодушные, поэтому все готовы оправдать, а коллектив строг, но зато справедлив и борется не только против нарушителей морали, но и за них…
Словом, дали и парню и ей по выговору. Те стоят, опустив головы, бубнят что?то неясное под нос.
А я, помню, сижу и молчу как теленок: и ребят вроде жалко, и ругают их правильно — не мелочно, а с принципиальных позиций… Через неделю оказалось — оба уехали, и паренек этот и девочка его. Между прочим, на билеты им скинулись все те же приятели из его комнаты.
А в прошлом году один наш инженер встретил того парня в Карелии, в Кондопоге. Оказывается, давно уже поженились, дочку растят, учатся оба в вечернем техникуме. Между прочим, ходят по очереди — день она, день он, а то с девчонкой некому сидеть. А потом дома один другому объясняет, что тот пропустил…
И вот я думаю, что тогда для этого парня самым настоящим коллективом были только приятели по общежитию. А мы на том собрании оказались не коллективом, а толпой. Грустно, а приходится признать, никуда не денешься…
…Вот мы говорим: у каждого свой характер, своя психология. Если этого не учитывать, не сумеешь не только нормально работать, но и просто с человеком по-человечески поговорить.
А вот у коллектива характер есть?
Есть, конечно.
И психология своя есть.
И есть во всем этом какие?то закономерности.
А вот какие?
Знаешь, наши ребята каждое лето работают вожатыми в пионерских лагерях. Студенты областного педагогического и наши комсомольцы, у кого склонность есть. Многим так понравилось — два года работали и на третий просятся.
Вот у этих вожатых прошлой осенью было что?то вроде теоретической конференции. Попросту собрались и рассказывали друг другу разные истории, которые у них летом произошли, выкладывали свои соображения, выводы.
И что меня удивило? Выступает один и рассказывает, как у него в отряде было несколько нарушителей, «трудных».
Второй выступает — то же самое.
Третья — такая отличная девчонка, маленькая, веселая, заводная, и у нее, оказывается, то же самое…
Ну тут уж я их спрашиваю: а был, говорю, хоть один отряд, чтобы вообще без «трудных»? Подумали немножко, развели руками — не было…
Ну, говорю, а когда сами учились или работали, был хоть один класс, хоть одна группа, или цех, или участок без этих самых «трудных»? Опять, оказывается, не было.
Стали вспоминать — выходит любопытная штука. Есть, допустим, в коллективе двое–трое «трудных». И вот через какой?то срок либо выгнали их, либо сами ушли, либо удалось, как говорится, перевоспитать. И что же? Проходит несколько месяцев — и «трудными» стали другие.
Я тогда спрашиваю ребят из педагогического: что же это за закономерность такая? Если в каждом коллективе имеются «трудные» — значит, есть в них какой?то смысл, выполняют какую?то функцию?
Не знают. Говорят, не учили этому, теоретически вопрос не разработан.
Словом, пришлось думать самому. В общем?то, до сих пор думаю. Есть кое–какие выводы, а вот правильные или нет…
— Какие выводы? — спросил я.
— Прежде всего «трудные» — это вовсе не обязательно плохие. Конечно, если речь идет об обычных уголовниках, тогда дело другое. Но пойди, например, поспрашивай некоторых мастеров: оказывается, для них «трудные» — это ребята с десятилеткой. Не потому, что плохо работают, а потому, что трудно ими руководить. Для учителей, для вожатых сплошь и рядом «трудные» — умные, способные, живые ребята. Кстати, именно их часто выдвигают в пионерское начальство, и работают за милую душу.
Значит, если точнее: «трудные» — это те, кем трудно руководить.
Ты, наверное, замечал: когда думаешь о чем?то, в тебе словно два человека. Один — целиком за тебя, другой — против. И в этом споре рождается что?то путное.
