– Без сомнения. Но пока – не хочу.
Я допил бокал. Хорошее вино.
– Егор, ты не просто слабый Иной. Ты – потенциальное Зеркало.
– И что это значит? – Он нахмурился.
– В случае сильного дисбаланса между Тьмой и Светом ты изменишься. Превратишься в зеркального мага, чья Сила неограниченна и равна Силе противника. Светлого или Темного, по ситуации. Победить такого – крайне сложно.
– Пока не вижу причин для паники, – сказал Егор.
– Ты изменишься самопроизвольно. Без всякой инициации. Ты потеряешь часть памяти и будешь, осознанно или нет, действовать так, как угодно Сумраку.
– Вот это уже звучит неприятно, – признал Егор.
– И когда ты выполнишь свою функцию, ту, которую тебе навяжет Сумрак, ты исчезнешь.
– Умру? – крутя в пальцах бокал, спросил Егор.
– Не знаю. Просто исчезнешь. Развоплотишься.
Некоторое время Егор молчал. Потом кивнул:
– Да. Это совсем не радует.
– А это может произойти, – сказал я. – Есть данные… В общем, среди тех, кто может остановить апокалипсис, должен быть зеркальный маг. Поэтому я и предлагаю тебе инициацию. Светлый, Темный… Какая в Сумраке разница! Если ты станешь Иным, то уже не сможешь превратиться в Зеркало.
– И кто станет им вместо меня?
– Не знаю, – пробормотал я. – Кого-нибудь найдем, уверен.
– Ты изменился, Антон, – негромко сказал Егор. – Стал гибче. У вас, выходит, вообще нет другого кандидата, кроме меня? Но ты готов меня инициировать, чтобы я не погиб?
– Да. Потому что… – Я осекся.
– Потому что ты набит комплексами и сомнениями, как настоящий русский интеллигент, – бросил Егор. – В твоем сознании я до сих пор маленький мальчик, которого подставил твой любимый шеф. Шестнадцать лет назад тебя ткнули мордой лица в то, что добро – не обязательно добро, зло – не всегда зло, а ты – не в белых одеждах, а в потертых джинсах и рубашке с грязным воротником.
– Пошел ты со своим психоанализом… – Я начал заводиться и повысил голос.
– И ты хоть и смирился, хоть и привык играть с совестью в жмурки, но до конца не успокоился! – выкрикнул Егор. – То, что вы меня использовали, было первой подлостью, которую ты заметил. Так себе подлость-то, если разобраться. Фиговинка! Но у тебя, видать, зудит. Тебе хочется закрыть ту историю – насовсем. Торжественно меня спасти, к примеру. И тогда ты успокоишься. Будто если исчезнет та мелкая уступка совести – она сотрет все последующие. Так?
На миг мне захотелось врезать Егору по лицу. Со всей дури. Я даже начал привставать, и что-то, похоже, мелькнуло у меня в глазах – Егор чуть прищурился и напрягся.
– Stop de vous disputez, les filles! – весело сказал хозяин, ставя передо мной блюдо. Два маленьких медальона из телятины были украшены тремя ломтиками жареной картошки, веточкой петрушки и затейливыми вензелями ягодного соуса.
Одновременно хозяин слегка оперся мне о плечо. Сильно так оперся. И заглянул в лицо. Глаза у него были мрачные, тяжелые. Ох уж эти клоуны, никогда я им не доверял!
– А ты в него файерболом! – посоветовал с улыбкой Егор. Повернувшись к хозяину продолжил: – C’est de ma faute. – Снова глянул на меня, добавил: – Дожили, за гомиков приняли! – И снова обратился к хозяину: – Desole!
– Desole, – согласился я. На нас и впрямь неодобрительно косились. Не потому, конечно, что приняли за ссорящихся геев – просто не комильфо ссориться так громко.
Хозяин улыбнулся – улыбка была широкой и насквозь искусственной, как у всех клоунов, – и ушел.
Я начал ковыряться в медальоне.
Егор отпил вина.
– Извини, – сказал я.
– Извини, – одновременно произнес Егор.
Мы посмотрели друг на друга и захохотали. А через мгновение весь ресторанчик, повернувшись в нашу сторону, принялся аплодировать!
