Некоторое время Грэм молча постукивал пальцами по подлокотнику кресла. Лицо его, как почти всегда во время сеансов, казалось лицом человека, целиком сосредоточенного на том, чтобы не выдать своих истинных чувств.
– Джозеф Кэмпбелл писал, что «ритуал есть отыгрывание мифической ситуации, и, участвуя в ритуале, мы становимся частью мифа»[17] . Это чертовски верно, вы не находите, Маргарита? Я всегда знал, что я писатель. Я с этим родился. Но чтобы написать книгу – не важно, о ком или о чем, – необходимо стать частью мифа. Сломать барьер между своим крошечным «я» и великим «оно».
Рита молча ждала продолжения.
– Внезапно где-то вдалеке послышались звуки не то флейты, не то свирели, а может, того и другого вместе, потому что инструментов было несколько. К музыке присоединились голоса. Хор, состоящий из мужчин и женщин, нараспев повторял одни и те же слова на незнакомом языке. За считанные минуты зал наполнился людьми, одетыми в одинаковые черные балахоны, с черными же капюшонами на головах. Все они были босы, все держали в руках горящие свечи. Часть из них проникла в зал через туннели, одним из которых воспользовался и я, другие спустились по лестницам с верхнего яруса галереи. Выстроившись вдоль стен, они умолкли и все как один уставились на меня. Крошечные язычки пламени освещали их лица, кажущиеся одинаковыми из-за низко надвинутых капюшонов, и кисти рук, выглядывающих из широких рукавов. На среднем пальце левой руки у каждого поблескивало массивное кольцо.
Пока я разглядывал их, от небольшой группы отделилась высокая женщина с царственной осанкой и направилась прямиком ко мне. Верховная жрица? Это уже чересчур! На ней был такой же балахон, как на остальных, но из более тяжелой, мягко струящейся ткани, напоминающей тафту. Подойдя вплотную, она откинула капюшон, и я увидел выкрашенное золотой краской лицо с черными как угли глазами и кроваво-красными губами. Королева вампиров... Как видите, в тот момент мои мысли не отличались оригинальностью.
С другой стороны подошел мужчина. Его лицо было также раскрашено золотой краской. Я смотрел на него во все глаза. Мэтр? Не может быть. Блестящие, точно смазанные маслом, черные волосы зачесаны назад, лоб охвачен металлическим обручем. Этот человек казался мне знакомым и незнакомым одновременно – так бывает во сне. Когда видишь кого-то и не можешь понять, узнаешь ли его, потому что вы уже где-то встречались или потому что вам суждено было встретиться. Глубокие морщины на лбу и около рта выдавали возраст, несмотря на сбивающую с толку раскраску. Лет шестьдесят как минимум. И что же он собирается делать с молодым идиотом, распятым перед ним как лягушка и чуть живым от страха?
Правая рука незнакомца лежала на рукояти меча. Все правильно. «Кровью неофита должно напоить меч и кнут» – эти слова из Устава братства я знал наизусть, так же как и Гидеон.
Меч. Я почувствовал прикосновение стали к щеке и вздрогнул, покрывшись испариной, – неужели они изуродуют мне лицо? Но нет, никто не собирался отступать от сценария. Кровь потекла из двух глубоких надрезов на моих предплечьях. Подошедшая жрица подставила чашу – красивую серебряную чашу с чернением по краю – и собрала в нее все, что вытекло, прежде чем раны начали подсыхать. Стоящие вокруг люди снова запели.
Кажется, у Фромма я читал, что на глубинном, архаическом уровне кровь ассоциируется с понятиями «жизнь» и «жизненная сила». Таким образом, прилив жизненных сил напрямую связан с выпиванием чужой крови. Оргиастические ритуалы в честь бога Диониса и некоторых других богов и богинь сопровождались поеданием сырого мяса и выпиванием жертвенной крови. Кроме того, кровь является одной из трех основных субстанций живого тела... Так я и знал.
Перед жрицей уже стоял мужчина, но не в балахоне, а в обыкновенных синих джинсах, как я. Как и на мне, на нем не было ни обуви, ни рубашки, и его лицо, как и мое, не мешали разглядеть ни краска, ни капюшон. Белый мужчина лет тридцати. Что он здесь делает? По доброй воле он оказался среди этих сектантов или нет? Если нет, то почему он не протестует? И наконец, почему того, кто жертвует кровь, служители культа сочли нужным распять таким немилосердным образом, а того, кто жертвует семя, даже не связали? Одна из закутанных в балахон девиц опустилась перед ним на колени и при помощи пальцев и языка быстро добилась эякуляции. Впервые это зрелище показалось мне отвратительным. Парня доили как корову. Сперма брызнула в подставленную чашу, где уже была кровь. Моя кровь.
Настал черед молока. Но и с этим проблем не возникло. К жрице подвели молодую женщину с обнаженной грудью, явно кормящую мать, и она сама послушно нацедила в чашу столько, сколько требовалось. Затем три священные субстанции смешали с красным вином, и полная до краев чаша оказалась перед моим лицом. Я отвернулся. Жрица осуждающе покачала головой, отступила на пару шагов и сделала знак кому-то из стоящих сзади.
Я понял, но было поздно.
Кнут. В Древнем Египте он служил символом верховной власти, власти фараона. Масоны и прочие оккультисты много чего позаимствовали у древних египтян, а уж старина Кроули шагу не мог ступить без их сумбурных заклинаний.
В полном молчании вызывается Гор-Па-Херд... Он должен защитить кандидата[18] .
За своей спиной я услышал шелест медленно разворачивающейся кожаной змеи и с ног до головы покрылся холодным потом. Теперь я понял, что такое настоящий страх.
Нет! Это неправильно! Так не должно быть! Кто написал этот гнусный сценарий? Уж точно не я. С Гидеоном ничего подобного не происходило.
Кандидата предают суду. Признают виновным.
Первый же удар исторг у меня стон, который не перешел в крик только потому, что у меня перехватило дыхание. Я услышал, как затрещала кожа, а потом на мою нервную систему обрушилась такая боль, какой я отродясь не испытывал. Дикое, нестерпимое жжение – оно нарастало и нарастало, заставляя меня корчиться с запрокинутой головой.
«Что ты знаешь о боли? Что ты знаешь о страхе?»
Ничего. Я не знал ничего.
Две разнополые бестии с позолоченными лицами молча наслаждались моей агонией. Я не знал, что надо сделать, чтобы их остановить. По щекам у меня текли слезы, по спине – кровь. Это было совсем не похоже на игру, клянусь вам.
Наконец жрица решила, что с меня хватит, и вновь поднесла чашу к моим губам. На этот раз я не упрямился. Сделал осторожный глоток, почувствовал вкус вина, только вина и ничего более, успокоился и глотнул еще раз. Жрица одобрительно кивнула и передала чашу мужчине, который пожертвовал семя. Затем женщине, предоставившей молоко. Боязливо поглядывая в мою сторону, те по очереди пригубили напиток, после чего чаша пошла по рукам. Все это сопровождалось нескончаемыми песнопениями и визгом свирели.
И тут мир дрогнул и поплыл. Не помню, чтобы они добавляли в свой инфернальный коктейль какие-то компоненты, помимо названных, но если от пары глотков я утратил способность ориентироваться во времени и в пространстве, значит, что-то было не так – либо со мной, либо с напитком. Медленно и неотвратимо я сползал в черную пропасть безумия. Реальность осыпалась подо мной как песок.
Чаша вернулась к жрице, пурпурные губы коснулись края... Я следил за ней очень внимательно – сделает она глоток или нет? Она сделала. Более того, отметая все мои подозрения, эта ведьма с размалеванным лицом, возомнившая себя не то Исидой, не то Кибелой, наклонила чашу (видимо, в ней оставалось не так уж много) и у всех на глазах опустошила до дна. Движения ее горла не оставляли на этот счет никаких сомнений. Тонкая белая рука вознесла над головами поющих, причитающих, завывающих людей чашу, чье содержимое объединило их всех в одно сумасшедшее стадо, и все они, как по команде, рухнули на колени.
В полдень воздается поклонение величественной Ахатор.
Теряя сознание, я почувствовал, как меня подхватили чьи-то руки. Щелкнули, разомкнувшись, стальные скобы, надо мной пронесся темный свод, а потом наступило долгожданное забытье.
