поверхность у Малой Твердыни.
Одним из его удовольствий было одиночество на песке. Никакой тележки. Только его тело Предчервя, несущее его Я. Он блаженствовал, соприкасаясь с песком. В первом утреннем свете за ним тянулось облако жаркого пара, и влага не позволяла ему задерживаться на месте. Он остановился только, когда нашел относительно сухую ложбинку, приблизительно в пяти километрах от Малой Твердыни, и улегся там, посреди неуютной сырости остававшейся росы. Длинная тень от устремленной в небо башни тянулась к нему с восточной стороны через дюны. Возведение такого сооружения стало возможным благодаря вдохновенной смеси распоряжений Лито и воображения икшианцев. Башня, ста пятидесяти метров в диаметре, покоилась на фундаменте, уходящем так же глубоко в песок, как она сама поднималась ввысь. Волшебство пластали и легких сплавов делало башню гибкой на ветру и устойчивой против обдирающих порывов песчаных бурь.
Пребывание здесь доставляло Лито такое удовольствие, что он ограничивал свои посещения, поставив себе множество необходимых разрешающих условий. Эти условия добавлялись к Великой Необходимости.
Лежа там он мог на несколько мгновений стряхнуть с себя груз забот Золотой Тропы. Монео, добрый и надежный, проследит, чтобы Сиона прибыла вовремя, как раз после заката. У Лито есть целый день, чтобы расслабиться и подумать, порезвиться и сделать вид, будто его не одолевают никакие заботы. Он упивался жизнью с такой горячностью, которую никогда не мог позволить себе в Онне или в Твердыне. Там он обязан был жить хоронясь, перемещаясь узкими проходам, где только его недремлющее ясновидение страховало от водяных карманов. А здесь, он мог носиться по песку туда и сюда, откармливаться и набираться сил.
Песок поскрипывал под ним, пока он полз, изгибая тело в чисто животном наслаждении. Он чувствовал, как восстанавливается его Я Червя, наэлектризованно разнося по всему телу сигналы здоровья.
Солнце уже высоко стояло над горизонтом, контур башни был очерчен золотой линией. В воздухе — и горький запах пыли, и запах отдаленных колючих растений, испаряющих остатки утренней росы. Сперва тихо, затем быстрее он двинулся вокруг башни по широкому кругу, думая при этом о Сионе
— мешкать больше нельзя, ее надо подвергнуть испытанию; Монео знает это не хуже самого Лито.
Как раз сегодня утром Монео сказал:
— Владыка, в ней заложена чудовищная тяга к жестокости.
— В ней — зачатки адреналиновой наркомании, — проговорил Лито. — Сейчас время для исцеляющей ломки.
— Что исцеляющей, Владыка?
— Это очень древнее выражение. Оно означает, что она должна быть полностью лишена того, к чему испытывает прямо-таки наркотическое пристрастие. Она должна пройти через шок необходимости.
— О… понимаю.
Хоть раз в кои веки, увидел Лито, Монео действительно понял. Монео сам в свое время прошел через исцеляющую ломку.
— Юные обычно не способны принимать суровые решения, если только они не связаны с немедленной жестокостью и с последующим резким повышением уровня адреналина в крови, объяснил ему Лито.
Монео сохранял какое-то время задумчивое молчание, припоминая, затем сказал:
— Это крайне опасно.
— Это и есть та жестокость, которую ты видишь в Сионе. Даже старики могут за нее цепляться, но юные в ней просто купаются.
Ходя кругами вокруг башни в разгорающемся свете дня, наслаждаясь ощущением песка тем больше, чем больше тот высыхал, Лито размышлял, как строить беседу. Он замедлил ход. Ветер из-за спины доносил до его человеческих ноздрей вырабатываемый его вентиляционной системой кислород и горелый кремниевый запах. Он глубоко вдохнул, вознося свое многоувеличенное сознание на новый уровень.
Этот подготовительный день содержал в себе множество целей. Его отношение к предстоящей встрече было очень сходно к отношению древнего тореро к первой схватке со своим рогатым противником. У Сионы тоже есть, образно говоря, опасные рога, хотя Монео и тщательно проследит, чтобы она не принесла на эту встречу никакого оружия. Лито, однако, должен быть уверен, что знает все сильные и слабые стороны Сионы. И, где только возможно, он должен будет создать уязвимые места. Ее надо хорошо подготовить к испытанию, умело всаженными колючками сковать мускулы ее психики.
Вскоре после полудня, когда его Я Червя насытилось, Лито вернулся к башне, опять вполз на свою тележку и поднялся на суспензорах до самого портала с выдвижной посадочной площадкой, открывавшегося лишь по его мысленному приказу. Весь остаток дня он провел наверху, размышляя и строя планы.
Сразу после заката в воздухе зашелестели крылья орнитоптера, возвещая о прибытии Монео.
«Верный Монео».
Мысленным приказом Лито выдвинул из своего верхнего помещения посадочную площадку. Орнитоптер, скользнув, сложил крылья и мягко сел. Лито поглядел в сгущающуюся тьму. Сиона выбралась из топтера — и отпрыгнула в сторону Лито, испугавшись открытой высоты. На ней было белое облачение поверх черного мундира без знаков различия. Она украдкой бросила взгляд назад, остановившись на самом краю внутреннего помещения, затем перевела глаза на тушу Лито, ждущего на тележке почти в центре. Топтер поднялся и мелкими рывками полетел прочь, в темноту. Лито оставил посадочную площадку выдвинутой, а дверь открытой.
— На той стороне башни есть балкон, — сказал он. — Мы пройдем туда.
— Почему?
Голос Сионы был полон подозрительности.
— Мне говорили, там прохладно, — сказал Лито. — И действительно, я ощущаю легкий холодок на щеках, когда поворачиваюсь навстречу дующему оттуда ветерку.
Любопытство заставило ее подойти поближе к нему.
Лито закрыл ворота позади нее.
— Ночной вид с балкона великолепен, — сказал Лито.
— Почему мы здесь?
— Потому что здесь нас никто не подслушает.
Повернув тележку, Лито молча направился к балкону, услышал, как следует за ним Сиона, следя за его перемещением в приглушенном до предела свете.
Балкон, с кружевными перилами на высоте человеческой груди, полукольцом охватывал башню с юго-востока. Сиона подошла к перилам и бросила взгляд на расстилавшийся вид.
Лито ощутил в ней выжидающую настороженность. Что-то здесь было слышимое лишь ее внутреннему слуху, что-то, находившее отклик в глубоком колодце ее души. Лито поглядел мимо нее на край Сарьера. Рукотворная ограничивающая стена казалась сейчас низкой ровной линией, едва видимой в свете первой луны, восходящей над горизонтом. Своим сверхзорким зрением он различил далекий караван из Онна, тусклый свет огней от влекомых зверьми повозок, едущих по высокой дороге в направлении деревни Табор.
Его воображению живо виделась деревня, приютившаяся среди растений, которые росли во влажной зоне вдоль внутреннего основания стены. Его Музейные Свободные выращивали там финиковые пальмы, высокие травы, даже овощи на продажу. Это не было похоже на прежние дни, когда даже крохотный бассейн с несколькими низкими растениями, питавшимися от единственного резервуара и ветроловушки в любом населенном месте, мог представляться роскошью, по сравнению с открытым песком. По сравнению со сьетчем Табр, деревня Табор была изобилующим водой раем. Все в сегодняшней деревне знали, что сразу за ограждающей стеной Сарьера длинной и прямой линией течет на запад река Айдахо — серебряная сейчас, в лунном свете. Музейные Свободные не могли взобраться на отвесную внутреннюю поверхность стены, но знали, что вода за стеной есть. Знала это и земля — обитателю деревни достаточно было приложить ухо к земле, чтобы услышать отзвук далеких потоков.
Сейчас вдоль берега реки появились ночные птицы, подумал Лито, создания, которые в другом мире жили бы в солнечном свете, но здесь на Дюне, где над ними поработала Колдунья Эволюция, до сих пор зависящие от милости Сарьера. Лито увидел неясные тени птиц, парящих над водой, куда они спускались попить, затем донеслись всплески, уносимые рекой прочь.
Даже с этого расстояния Лито ощущал силу далекой воды, могущественной в его прошлом, истекавшем из него, словно этот поток, стремящийся на юг, к фермам и лесам. Вода прокладывала путь через покатые холмы, вдоль границ буйной растительности, заменившей всю пустыню Дюны, кроме этого последнего единственного места — Сарьера, святилища прошлого.
Лито припомнил, как с рыком вгрызались икшианские машины, прокладывая речное русло через этот пейзаж. Казалось, что так мало времени прошло с тех пор, даже меньше трех сотен лет.
Сиона пошевелилась и поглядела на него, но Лито сохранял молчание, его взгляд был неподвижно устремлен мимо нее в даль. Бледный янтарный свет светился над горизонтом, отражение города на дальних облаках. По тому, откуда исходило свечение, Лито понял, что это светится город Уолпорт, расположенный теперь далеко на юге, перенесенный в более теплый климат с сурового севера, где он некогда располагался под низкими косыми лучами холодного солнца. Свечение города было, как окошко в прошлое. Лито ощущал, как этот луч проникает в его грудь, прямо через толстую чешуйчатую мембрану, заменившую человеческую кожу.
«Я уязвим», — подумал он.
Да, он знал, что он — властелин этого места. А планета властвовала над ним.
«Я — ее частица». Он пожирал саму землю, отвергая только воду. Его человеческий рот и легкие были способны дышать как раз достаточно, чтобы поддерживать в нем остатки человеческого… и разговаривать.
Лито проговорил в спину Сионы:
— Я люблю разговаривать и страшусь того дня, когда не смогу больше развлекаться разговорами.
С некоторой зажатостью она повернулась и посмотрела прямо на него, в лунном свете на ее лице явно отражалось отвращение.
— Согласен, в глазах многих людей я — чудовище, — сказал он.
— Почему я здесь?
«Прямо к делу! — Не отвиливая. — Большинство Атридесов прошло этим путем», — подумал он. Это было тем характерным, говорящем о сильном внутреннем ощущении личности, что он старался удержать, улучшая их скрещиванием. Это.
— Мне нужно выяснить, что с тобой сделало время, — сказал он.
