Возрождение

– Рад, что он тебе нравится.

– У меня есть свой список, и он гораздо больше. Потому что я, видишь ли, знаю, когда это происходит. Когда это срабатывает. Без малейших сомнений. И данные, которые я собрал, свидетельствуют о том, что от неблагоприятных последствий в дальнейшем страдают очень и очень немногие. Три процента, может, пять. По сравнению с примером про опухоль головного мозга, который мы только что рассматривали, я бы расценил шансы на успех просто потрясающими.

Меня ошарашила фраза о сборе данных. Мне помогала только Брианна. У него же имелись сотни или даже тысячи фанатов, которые с радостью были готовы присматривать за исцеленными, стоило ему попросить об этом.

– Не считая Кэти Морс, ты уже знал про все, о чем я рассказывал, верно?

Он не ответил. Только смотрел на меня. Его лицо выражало абсолютную уверенность, лишенную всяких сомнений.

– Ну конечно, ты знал. Потому что следил за ними. Для тебя они всего лишь подопытные кролики, а кого волнует, если кто-то из них заболеет? Или умрет?

– Это ужасно несправедливо.

– А я так не думаю. Ты работаешь под прикрытием религии, потому что если бы занимался этим прямо здесь, в «Засовах» – а я не сомневаюсь, что тут оборудована лаборатория, – то тебя арестовали бы за опыты над людьми… и убийство некоторых из них. – Я подался вперед, глядя ему прямо в глаза. – В газетах тебя бы прозвали Йозефом Менгеле.

– А кто-нибудь называет Йозефом Менгеле нейрохирурга только потому, что он иногда теряет своих пациентов?

– Они не приходят к тебе с опухолью головного мозга.

– Приходили и такие, и многие из них сегодня продолжают жить и радоваться жизни, а не лежат в земле. Показывал ли я поддельные опухоли, когда выступал на публике? Да, и не горжусь этим, но так было нужно. Невозможно показать то, что исчезло только что. – Он помолчал. – Это правда, большинство людей, приезжавших на мои выступления, не страдали неизлечимыми болезнями, но по-своему в каком-то смысле их физические недуги были еще хуже. Они обрекали на долгую жизнь, наполненную страданием и болью. В отдельных случаях – на агонию. А ты тут сидишь и позволяешь себе осуждать. – Он печально покачал головой, но в его глазах была не печаль. В них клокотала ярость.

– Кэти Морс ничем не болела и не вызывалась идти на сцену. Ты выбрал ее за привлекательность. Чтобы толпе было приятно на нее глазеть.

Как в свое время Бри, Джейкобс ответил, что у девушки могли быть другие причины совершить самоубийство. Прошло шестнадцать лет, а это долгий период. За это время могло случиться всякое.

– Ты сам знаешь, что это не так, – возразил я.

Он отпил из стакана и поставил его, при этом рука заметно дрожала.

– Этот разговор не имеет смысла.

– Потому что ты не перестанешь?

– Потому что я уже перестал. Ч. Дэнни Джейкобс больше никогда не разобьет палатку возрождения. Сейчас этого парня активно обсуждают в Интернете, но внимание к нему падает. И скоро окончательно сойдет на нет.

Если так, то я, выходит, ломился в открытую дверь. Однако это не только не успокоило меня, а, наоборот, усилило тревогу.

– Через полгода, может, через год на сайте появится объявление, что пастор Джейкобс отошел от дел по состоянию здоровья. После этого сайт будет удален.

– Почему? Потому что твое исследование закончено? – Только я не верил, что Чарли Джейкобс мог прекратить свои исследования.

Он вновь перевел взгляд на вид за окном. Наконец выпрямил ноги и поднялся, опираясь на подлокотники кресла.

– Пойдем со мной, Джейми. Я хочу тебе кое-что показать.

Эл Стампер сидел за кухонным столом – настоящая гора жира в клешах 70-х – и сортировал почту. Перед ним стояла тарелка с вафлями, сочившимися маслом и сиропом. Рядом – картонная коробка из-под спиртного. На полу возле стула – три пластиковых почтовых контейнера, доверху набитых письмами и бандеролями. У меня на глазах Стампер разорвал конверт и вытряхнул на стол написанное от руки письмо, фотографию мальчика в инвалидной коляске и десятидолларовую купюру. Он бросил десятку в картонную коробку и пробежал глазами письмо, предварительно засунув в рот очередную вафлю. Его необъятные габариты подчеркивали худобу Джейкобса. На этот раз я подумал не об Адаме и Еве, а о супругах Спрэт из детского стишка.

– Палатка, может, и сложена, – заметил я, – а пожертвования, как я вижу, продолжают поступать.

Стампер бросил на меня взгляд, полный злобного безразличия – если такое в принципе возможно, – и вернулся к вскрытию конвертов и сортировке. Не говоря уже о поглощении вафель.