Или около того.
Из воспоминаний о том первом концерте в «Юрика-грэйндж» сильнее всего мне врезался в память запах собственного пота, которым я обливался, когда мы вчетвером поднимались на эстраду. В способности потеть четырнадцатилетние подростки просто не имеют себе равных. Перед своим первым выступлением я двадцать минут стоял под душем, пока не кончилась горячая вода, но когда наклонился, чтобы взять свою позаимствованную гитару, от меня опять разило по?том. Я перекинул ремень через плечо, и мне показалось, что «Кей» весила не меньше двухсот фунтов. Для страха у меня имелись все основания. Даже учитывая присущую рок-н-роллу простоту, выучить за полтора дня до субботы тридцать песен, которыми меня озадачил Норм Ирвинг, было просто невозможно, и я честно в этом признался.
Он пожал плечами и дал мне самый ценный совет, какой только можно дать музыканту: сомневаешься – молчи.
– И потом, – ухмыльнулся он, показав гнилые зубы, – я буду играть так громко, что тебя все равно никто не услышит.
Пол выдал короткую дробь на барабанах, чтобы привлечь внимание публики, и завершил ее ударом по тарелке. Раздались жидкие приветственные аплодисменты, и на маленькую сцену, где мы стояли под лучами прожекторов, устремились взгляды миллионов, как мне показалось, глаз. Помню, как невероятно глупо я чувствовал себя в жилете, расшитом стразами (жилеты остались в наследство от того короткого периода, когда «Chrome Roses» были «Gunslingers»), и боялся, что меня вот-вот вырвет. Потом я сообразил, что это вряд ли возможно, поскольку к обеду я едва притронулся, а за ужином вообще был не в состоянии проглотить хоть что-то. Тем не менее меня тошнило. А потом я подумал:
Это было вполне реально, но тут Норм произнес:
– Мы – «Chrome Roses», ясно? А вы поднимайтесь и танцуйте. – После чего повернулся к нам: – Раз… два… три… начали.
Пол Бушард отбил на барабане вступление, с которого начинается песня, и мы начали. Все песни пел Норм, за исключением пары композиций, когда его сменял Кенни. Мы с Полом были на подпевке. Сначала я очень стеснялся, но это чувство прошло, стоило мне услышать, как сильно аппаратура меняла мой голос, делая его похожим на взрослый. Позже я узнал, что на бэк-вокалистов все равно никто не обращает никакого внимания… хотя их отсутствие сразу становится заметным.
Я видел, как пары потянулись на танцплощадку и занялись тем, ради чего явились, но в глубине души никак не мог поверить, что они станут танцевать под музыку, частью которой был я. Когда стало ясно, что нас не собираются освистать и прогнать со сцены, я ощутил необычайную эйфорию, почти экстаз. С тех пор я принял столько наркотиков, что хватило бы пустить ко дну целый линкор, но даже самые лучшие из них не могли вызвать того упоения, которое я тогда испытал.
Мы играли с семи до половины одиннадцатого с двадцатиминутным перерывом около девяти, когда Норм и Кенни сняли гитары, выключили усилители и рванули на улицу покурить. Для меня эти часы прошли как в тумане, поэтому я даже не удивился, когда во время одной из медленных композиций – кажется, «Who’ll Stop the Rain» – заметил танцующих родителей.
Мама склонила голову на плечо отца. Глаза ее были закрыты, а на губах застыла мечтательная улыбка. Отец же глаз не закрывал и даже подмигнул мне, когда они оказались рядом с эстрадой. Их присутствия я ничуть не стеснялся. Танцы для старшеклассников на катке для роликовых коньков «Льюистон» устраивались исключительно для молодежи, но когда мы играли в «Юрика-грэйндж» или «Элкс энд амветс» в Гейтс-Фоллз, там всегда было много взрослых. Единственным минусом этого первого концерта явилось то, что на него не пришла Астрид, хотя некоторые ее подружки присутствовали.
Мои родители уехали рано, и Норм отвез меня домой в стареньком микроавтобусе. Мы были возбуждены успехом, смеялись, вспоминали выступление, и, когда Норм протянул мне десять долларов, я не понял, что это.
– Твоя доля, – пояснил он. – Нам за выступление заплатили пятьдесят. Двадцать получаю я, потому что автобус мой и я играю соло. И по десятке на каждого из вас, ребята.
Я взял купюру, все еще чувствуя себя как во сне, и открыл боковую дверцу болевшей левой рукой.
– Репетиция в следующий четверг, – напомнил Норм. – На этот раз в музыкальном классе школы. Правда, я не смогу отвезти тебя домой. Отец просил помочь покрасить дом в Касл-Роке.
Я заверил, что все в порядке. Если меня не сможет подбросить Кон, я поймаю попутку. Большинство людей, ездивших по шоссе между Гейтс-Фоллз и Харлоу, знали меня и наверняка не откажутся подвезти.
– Тебе надо поработать над «Brown-Eyed Girl». Ты здорово отставал.
Я сказал, что поработаю.
– И знаешь что, Джейми?
Я посмотрел на него.
– В остальном ты молодец.
