понимаешь?
– Понимаю. Только: “Когда я думаю, что пиво состоит из атомов, мне не хочется его пить…” Вон он, кажется, идет. Заводись.
– Давно. Печка же работает…
Роберт его не слушал. На обширное крыльцо вышел и сразу же зябко обхватил себя руками сэнсей, и он был не один. Страхагент-владелец вышел вместе с ним, и они остановились на самой верхней ступеньке, продолжая разговор. У обоих была неважная артикуляция, и поначалу Роберт сумел прочитать по губам только странную фразу владельца: “Во все тяжкие, что ли? Я тебе что обещал?”. Тут он отвернулся, и Роберт перестал видеть его рот, а сэнсей сказал с возмущением: “А почему я должен вам верить? Что вы такого сделали, что я вам должен верить?”. Владелец ответил что-то невидимое, повернулся в профиль, сделался похож на ворона, и тут Роберт вспомнил, как сэнсей называл его давеча: Лахесис. Он называл его Лахесис. “Она умирает, – сказал сэнсей. – Я вас тысячу раз просил: сделайте что-нибудь”. – “Ничего сделать нельзя. Она уже умерла. Смирись. Все, что можно сделать – вернуть ей разум. На несколько дней”. – “Хоть на час. Я попрощаться хочу”. – “Да не хочешь ты этого. Признайся…”. – “Вы просто кусок ржавого железа, – сказал сэнсей. – Я вас ненавижу”. – “Принимаю. Это твое право. Ударь меня, если хочешь”. – “Это было бы противоестественно”. – “Ничего, не страшно. Все, что происходит – естественно…” Сэнсей ничего на это не ответил, и некоторое время они молчали, глядя друг на друга в упор, глаза в глаза. Сейчас сэнсей ему врежет по мордам, подумал Роберт с мстительным удовлетворением. И тут Тенгиз спросил шепотом:
– Кто это такое? – У него даже лицо осунулось.
– Лахесис, – сказал Роберт, криво усмехнувшись.
– Кто?
– Лахесис. Мойра. Мужеска пола мойра. Клото – прядет нить судьбы; Лахесис – проводит человека через превратности; Атропос – нить перерезает.
Тенгиз все смотрел и смотрел неподвижными глазами.
– А ты не врешь? – спросил он почти жалобно.
– Не знаю, – сказал Роберт честно.
– Врешь, блин. Мойры ведь – женщины, разве нет?
– Это в Древней Греции они были женщины. А у нас в России – мужчины. Как видишь.
– Страшное какое, – сказал Тенгиз.
– Все такие будем, – сказал Роберт. – Подожди, не мешай.
Старики снова заговорили, и теперь стало совсем уж непонятно, о чем речь. “Вы напрасно меня испытываете, – говорил сэнсей. – Я все равно не буду работать с вашей протеже”. – “Это почему же?” – “Сто раз объяснял вам: я не работаю с женским полом”. – “Обрати внимание: я бы мог сказать тебе то же самое. Слово в слово…” – “Вы просто кусок ржавого железа, – повторил сэнсей онемевшими губами. – Я вас ненавижу”. – “Спасибо. Это, конечно, честь для меня. Но меня ненавидели люди и покруче…”.
Красно-черное лицо его светилось самодовольством, а на лице сэнсея была не только ненависть, на лице еще был страх. …Какого черта? Сэнсей никогда никого и ничего не боялся. Что еще за протеже? И вдруг он понял: “Злобная Девчонка”. Вот о ком они сейчас говорят. Опять. В третий раз уже. “А поутру она вновь улыбалась перед окошком своим, как всегда. Ее рука над цветком изгибалась, и из лейки лилась вновь вода…” Этот чернолицый дьявол хочет запустить в мир “всеизлечающее зло”, а сэнсей не хочет. Сэнсей боится. Просто боится, и все. А сволочь черномордая его шантажирует… Он смотрел, как старики раскланиваются – старомодно-вежливо, с достоинством, дьявольски прилично. Он увидел слова Лахесиса: “Я по-прежнему жду ответа”. И слова сэнсея: “Я вам уже ответил. Не смейте меня мучить…” Или что-то в этом роде: губы у сэнсея снова сделались словно замерзшие, онемели. Он выскочил из машины, подхватил сэнсея еще на ступеньках, довел до машины, помог забраться на заднее сиденье. “Ничего, ничего, – приговаривал сэнсей невнятно. – Все в порядке. Я могу… Вполне…” Роберт пристегнул его ремнем, сел рядом с Тенгизом, пристегнулся сам. “Поехали”, – сказал он Тенгизу, и Тенгиз аккуратно и мягко развернул машину. (Лахесис все еще стоял у подъезда, страшное лицо его чернело на фоне снежных подушек, прилипших к стенам здания, он держал руку в лениво расслабленном приветствии, как товарищ Сталин на Мавзолее). …Кому нужны эти ваши мировые проблемы, раздраженно думал Роберт, адресуясь к страхагенту-владельцу-Лахесису. Оставьте мир в покое и займитесь собственными персональными делами. И всем сразу же станет легче… Он понимал, что сэнсей ни за что не согласился бы с этим простым рассуждением. Сэнсею ведь тоже не давал покоя этот мир, слишком неудачно скроенный, чтобы в нем просто жить, не пытаясь переменить выкройку. Но сэнсею я верю. А Лахесису нет. …Да провались ты пропадом, неприятный старик, подумал Роберт. Я вообще не верю тем, кто претендует проводить меня через превратности судьбы. Оставьте меня с моей судьбой наедине, и мы с ней как-нибудь да разберемся… В конце концов, я тоже согласен, чтобы мной управляли, но при условии, что я этого управления не замечаю… Он понимал, что хорохорится. Ни черта не годен был он разбираться один на один со своей судьбой. И никто из нас не годен, подумал он. Даже Тенгиз-психократор. Сэнсей как-то сказал с горечью (в ответ на какой-то дурацкий упрек): “А я сейчас все плохо делаю. Я даже сплю плохо”. Это и про нас про всех тоже. И особенно плохо все мы распоряжаемся своею судьбой. Да мы ею вообще
