– Вижу-вижу, – сказал Богдан и замолчал. Ничего у нас не получится, подумал он. Мы либо безразличны, либо бессильны. Бессильные мира сего… Но вот что поразительно: ведь я, кажется, завидую ему. За ним охотятся, от него чего-то еще ждут, он нужен кому-то, или мешает кому- то, или, может быть, кому-то полезен. Трепло, слабак, размазня, но представляет ведь собою некую ценность, причем, похоже, немалую. А я вот – пуст. И никому не нужен. Как высосанная банка из-под пива…
Вадим между тем стремительно надирался. Матвей хватал его за руки, отбирал стакан, отставлял подальше бутылки – ничего не помогало. Казалось, Вадим буквально цель перед собою поставил: надраться вглухую – как можно основательнее и как можно быстрее. А скорее всего, так оно и было на самом деле. Может быть, он устал быть трезвым. “…Все, кто вам дорог, достойны самого лучшего… – провозглашал он, никого не слушая и ничего не слыша. – Я просто мою голову и иду… Что вы вообще можете понять? Слышали про такого: Эраст Бонифатьевич зовут… Педераст Бонифатьевич… Если бы у меня была под рукой двустволка, я бы набил этой суке морду…” – и он заливался смехом, кашлял смехом, задыхался смехом, беспорядочно раскачиваясь всем телом, словно воздушный шар на ветру.
– Отдай стакан, говорю!..
– Да отстань ты от него в самом деле!
– Заткнись. Ты что – не видишь, что он вытворяет?.. Сидеть!
– Св-вбоду Вадиму Христофорову!..
Тут напольные часы (мрачная черная башня, отсвечивающая лаком и медными виньетками) подали голос – всхрапнули и ударили, глухо, с благородно-сдержанной мощью, так что все тотчас же замолчали, словно вдруг заговорил среди них старший, – да так оно и было, по сути дела: часы эти были старинные, немецкие, привезенные в свое время из Веймара в счет репараций. Они размеренно отработали свое “хр-р- баммм!” восемь раз подряд, вздохнули напоследок и стихли. И Юра-Полиграф традиционно произнес с демонстративным благоговеним: “Ей-богу, клянусь, встать хочется!..” И все переглянулись, и заулыбались, и почему-то всем сделалось хорошо.
…Всем, кроме Вадима, конечно, которому хорошо стать не могло уже ни при каких обстоятельствах. Ему теперь могло стать только плохо, и ему-таки стало плохо, и Матвей с Маришкой поспешно увели его в ванную, а остальные вновь загомонили – главным образом для того, чтобы заглушить мучительные звуки, доносящиеся оттуда.
– … Вэл-вл!
– Что, горе мое?
– Перестань врать!
– Никогда! Настоящих жуков больше не осталось. Я еще застал жуков-носорогов – Oryctes nasicornis. Под Лугой их было довольно много. Но вот жука-оленя живого не видел ни разу. Сейчас все они исчезли навсегда. Бронзовка обыкновенная – Cetonia aurata – заделалась редкостью. Жужелицы крупной на огороде не встретишь…
– А в Японии, между прочим, жуков до черта. Их там разводят.
– Сравнил! Япония войну проиграла. Тоталитарным государствам полезно проигрывать войны – они от этого сразу идут на поправку.
– Мы тоже проиграли войну.
– Верно. Но, во-первых, гораздо позже. А во-вторых, явно идем на поправку.
– Что-то не видно.
– Видно, видно. Но жуков нам уже теперь не вернуть. Разве что в Японии станем закупать. Но нет худа без добра: у нас появились удивительные тараканы!..
– Полундра! Не надо про тараканов!
– Слушайте, жлобье, мы будем языком болтать или мы будем, блин, делом заниматься?..
– …Открывает жена. Руки опущены, подбородок открыт…
– Недурно. Но мне больше понравилось про новоросса. Выходит из Эрмитажа и говорит “Ну, что ж. Не бог весть что, конечно, но ничего, ничего – чистенько…”
– “Машка, женушка моя дорогая! Родила? Сколько? Трое? Мои есть?…”
– …А ты представь себе “Ревизора” с точки зрения чиновника. История про то, как мелкий проходимец и негодяй обманул приличных и порядочных людей…
– …Слушай, вот интересно, что было бы, если бы у Николая хватило сообразительности дать Александру Сергеевичу сразу камергера вместо камер-юнкера?
– Между прочим, я только к старости узнал, что Ольга, оказывается, была сестра Татьяны…
– Господи! А кто же она тогда была, по-твоему?
– Ну, не знаю, брат. Приятельница. Подружка. “Скажите, девушки, подружке вашей…”
Потом Маришка снова появилась, растерянная и встрепанная, и сразу же, не садясь, налила себе минералки и жадно выпила.
