– Врешь, – сказал Вадим, и глаза у него снова сделались вчерашние – глаза неудачливой нищенки, только трезвой.
– К сожалению, нет. Не вру. Так что придется тебе рассчитывать только на себя.
Теперь Вадим смотрел на него с внезапным удивлением.
– Слушай, ты – жестокий человек. Почему? Или ты меня за что-нибудь не любишь?
– Да ничего подобного, – сказал Роберт нервно. – Просто мне надоело смотреть, как ты мыкаешься без всякого толку. Не поможет тебе никто, забудь. Мы – не способны, а он – не захочет.
– Ну, спасибо, – сказал Вадим медленно. – Утешил товарища. Спасибо тебе, родной мой и дорогой…
Роберт не стал дальше разговаривать. Он повернулся к Вадиму спиной и выдвинул (с грохотом) овощной ящик. Выбрал четыре картофелины покрупнее, бросил их (с грохотом) в мойку. Потянулся за ножом. На душе было погано, словно он сделал какую-то ненужную и совсем бесполезную пакость. Хотя на самом-то деле давно уже надо было ему сказать все, как оно есть. Правду. Горько-соленую. Правда вообще – штука малоаппетитная, а иногда и вовсе несъедобная… Вот пусть он и переваривает эту свою горько-соленую, несъедобную. Тут уж ничего не поделаешь – ему теперь все равно с этим жить…
И тут он вдруг обнаружил, что за спиной у него сделалось как-то необычайно тихо. Словно там никого больше не было. Словно Вадим (совершенно бесшумно) встал вдруг и ушел. Исчез. Испарился. Он быстро поглядел через плечо. Вадим сидел в прежней позе (ладошки под задницей), только голову втянул в плечи и нахохлился как больной воробей. Глаза у него были широко открыты, но, похоже, он ничего перед собою не видел.
– Эй, – тихонько позвал его Роберт.
– Эге ж… – так же тихонько откликнулся Вадим.
– Ты чего это?
– А что? – выражение Вадимова лица отнюдь не переменилось. Он разговаривал словно во сне.
– Тебе плохо, что ли?
– Нет, – сказал Вадим. – Мне хорошо. – Он вдруг улыбнулся, и это выглядело странно и даже страшновато, словно улыбнулся неживой предмет. – Рожа исчезла! – объявил он вдруг.
– Какая рожа?
– Красная, – сказал Вадим, по-прежнему словно во сне. – Генеральская. С усами.
Роберт схватил ближайший чистый стакан, быстро плеснул туда минералки и сунул Вадиму под нос. Тот отшатнулся.
– Перестань! – сказал он возмущенно, высвободил из-под себя руку и с досадой отстранил стакан покрасневшей ладошкой. – Со мной все нормально. Ты не понимаешь: рожа исчезла. Полгода она передо мной маячила, как приклеенная, днем и ночью, а сейчас я поглядел – а ее нет!
– А что есть? – спросил Роберт на всякий случай.
– Ничего нет. Пусто… – он вдруг отобрал у Роберта стакан и жадно выхлебал его до дна. – Ф-фу, даже в пот ударило. Надо же…
Он хотел еще что-то добавить и даже рот уже раскрыл, но говорить не стал, а вместо этого резко повернул голову – ухом вперед – к двери в коридор, и тогда Роберт тоже услышал приближающиеся оттуда тяжелые шаги и шаркающие щелчки шлепанцев по паркету. Как мой Кот- Федор, подумал он. Надо будет записать в донесение: “Он может двигаться бесшумно, как сквозняк, а иногда шумит и топает, словно горожанин в лесу…” Кот-Федор. Тот тоже умеет, при желании, изобразить лошадь: топ-топ-топ-топ…
Сэнсей появился в дверях, благостный, домашний, в пижаме.
– А, – сказал он, улыбаясь. – Вадим Данилыч! Лично! Рад вас приветствовать у наших пенатов. Обедать будете?
Вадим поднялся, но сделал это как-то странно, с паузой – словно сначала подниматься не хотел вовсе, а потом раздумал и, так уж и быть, поднялся. И говорить ничего не стал в ответ на приветствие, только поклонился… И не поклонился даже – кивнул коротко, как кивают при случайной встрече нежелательному знакомцу. Сэнсей сказал:
– Что-нибудь неладно? Что именно?
– Будто вы не знаете! – возразил Вадим. Дерзко. И даже ладони засунул в карманы джинсов, но сейчас же вынул их обратно. – Я к вам два месяца пробиваюсь. Легче к президенту попасть на прием.
Сэнсей перестал благодушно улыбаться.
– Да. К президенту легче. Но ведь вы пробились? Слушаю вас.
– Да чего уж теперь слушать, – продолжал дерзить Вадим. – Поздно уже!
– Вот как? Поздно?
– Поздно.
– То есть я – могу быть свободен?
