нами не нужно было даже подшучивать. Нам достаточно было видеть вокруг тех людей, которые были нашими кумирами многие годы. Когда мне дали место за рабочим столом рядом с Джоном Янгом — одним из первых астронавтов проекта Gevini, одним из дюжины человек, готовившихся пройтись по Луне, командиром экипажа в самом первом полете шаттла — у меня не возникло чувство, что я наконец-то достиг цели. Я чувствовал себя мошкой.
В течение первого дня в Центре Джонсона я спустился с вершины своей профессии на самое дно пищевой цепочки — и оказался я там вместе с другими такими же честолюбцами, которые привыкли всегда быть первыми и теперь решили взобраться наверх как можно быстрее. Нельзя сказать, что между нами не было товарищества и взаимопомощи. Конечно, все это было. У каждого класса был свой индивидуальный характер и соответствующее прозвище: например, курсантов особенно многолюдного класса прозвали «сардинами», а тех, кто поступил в 1992 г., — «кабанами» (отчасти благодаря сатирическому скетчу «Маппет-шоу» «Свиньи в космосе», а отчасти потому, что еще раньше мы решили стать спонсорами пузатой свиньи в хьюстонском зоопарке). Несомненно, в нас присутствовало чувство солидарности, но при этом среда, в которой мы оказались, была очень конкурентной, пусть даже явно о соперничестве никогда не говорилось. Каждого из нас постоянно оценивали и сравнивали во всем, что бы мы ни делали, абсолютно во всем, и было совершенно очевидно, что наши назначения на космические полеты будут определяться качеством нашей работы. Поэтому требования к нам были бесконечно высоки. Я никогда не отказывался ни от одной просьбы или возможности как-то проявить себя, при этом, как и все остальные, я пытался показать, что мне это ничего не стоит.
Тем временем моя семья переехала в Хьюстон, а это значит новый дом, новая школа для детей, новая работа для Хелен. Для семьи первый год на новом месте самый трудный — нужно приспособиться ко всем изменениям. Случается, что браки некоторых астронавтов-новобранцев даже распадаются, отчасти по причине высокого эмоционального напряжения, которое испытывают супруги в этот период, но главная причина, я думаю, в тех усилиях, которые астронавт затрачивает, чтобы встроиться в новую иерархию. Мотивация к распаду брака может быть примерно такая: моя мечта сбылась, но я чувствую себя здесь мелкой мошкой, а ведь я по- прежнему остался тем человеком, который добивается успеха во всем, поэтому проблема, видимо, заключена в моем… браке! Лично мне невероятно повезло, потому что моя семья относилась ко всем многочисленным переездам как к приключениям. Поскольку мы вышли из армейской среды, поначалу нам казалось, что в Хьюстоне все организовано довольно-таки беспорядочно. Выглядело все как в армии, но не хватало именно армейской организации. Обычно в гарнизоне все семьи летчиков живут рядом, общаются и помогают друг другу. Но здесь, в НАСА, все слишком заняты. Постепенно вливаясь в сложившийся общий бытовой ритм, каждый из нас в первое время чувствовал отчужденность.
В некотором смысле ежедневное хождение на работу несколько сбивало с толку. Весь первый год, пока я был новобранцем, учебный график приводил в уныние, и было не так много возможностей, чтобы как-то проявить себя. По окончании первого года я работал над сертификацией полезной нагрузки корабля. Эта работа сопровождалась бесконечными совещаниями, на которых мы должны были убедиться в безопасности всех научных экспериментов. Тем временем я, как и остальные мои однокурсники, проходил общую подготовку: геология, метеорология, небесная механика, робототехника и тому подобное. Люди, которые работали здесь всего на один-два года дольше, казалось, находились уже на несколько световых лет впереди, притом что они еще даже не побывали в космосе.
И вот настал день, когда лидер нашего класса получил назначение на участие в космическом полете. Это был восхитительный момент: «Круто, у одного из нас получилось!» Мы восприняли это как одобрение для всей группы, как будто мы все наконец оказались на верном пути. Потом назначение получил второй однокурсник, и это был не я. Я сказал себе: «Что ж, они взяли ученого, летчика они не искали». Посреди ночи мне пришла мысль: «Я ведь канадец. Наверное, поэтому меня не взяли». Потом назначения получили третий, четвертый, и я начал волноваться: «Что со мной не так? Я ведь всегда все делал хорошо. Почему меня не отбирают для полета?»
Это тот самый момент, когда ваше отношение к работе и жизни приобретает по-настоящему важное значение. Я отчетливо помню, как подбадривал себя, когда начались подобные сомнения: «Не будь идиотом!» Я напоминал себе, что не сижу без дела. Каждый день я так интенсивно учился, что можно было услышать, как от напряжения гудят мои нейроны.
Если вы всегда считали себя успешным, то довольно сложно не расстраиваться, когда кто-то вас превосходит. Астронавты, которые испытывают проблемы подобного рода, как ни странно, часто оказываются самыми одаренными людьми, талантливыми от рождения. Бывает, что некоторые, впервые оказавшись в гольф-клубе, показывают невероятно хорошую игру. Почти так же некоторые астронавты просто больше одарены природой, чем многие другие. У них искусные руки и ноги — впервые оказавшись за штурвалом самолета, они пилотируют так же хорошо, как инструктор, или даже лучше. Или они академические светила с блестящими навыками общения. Какой бы ни была комбинация их способностей, они обладают выдающимися талантами, и до того, как эти люди оказались в Космическом центре Джонсона, им все давалось легко: они побеждали в летных соревнованиях, превосходно сдавали экзамены, рассказывали самые интересные истории — и все это не уронив ни капли пота.
