– Прыг-шмяк, прыг-шмяк! – вторила старуха.
Венсан овладел собой и вытер слезы. Но стоило ему перевести взгляд на побагровевшего Ганса, как его снова разобрал смех.
– Она меня чуть не прикончила! – выкрикнул тот, потрясенный их издевательским хохотом. – Гадюка! Потаскуха!
Но смех не утихал. Хромой Ганс попятился.
Он всегда нутром чувствовал, где нужно пощекотать, чтобы человека скрючило от боли. Слово режет острей ножа – эту старую истину Ганс познал на собственном опыте, и с наслаждением вспарывал надменных глупцов при каждом удобном случае.
О, какое удовольствие – видеть, как мучаются от его якобы случайно брошенных слов те, кто вдесятеро сильнее! Это чувство пьянило Ганса почище самой крепкой браги. Он, прозванный отребьем, не стоящий, по общему мнению, доброго слова – он сильнее их всех!
Он был в сердце любой ссоры, стоял у истоков каждого скандала. Даже задним умом, разгребая последствия свары, мало кто догадывался, что всю кашу заварил Хромой Ганс, пьянчужка в обносках.
Лекаря Ганс расколол в два счета и уже мысленно праздновал победу над ним, а заодно и над одноглазой каргой (пожалуй, только ее одну он побаивался во всем Вержи).
Но их глумливый смех все переиграл. Словно волна, смывшая песочные бастионы и армии, он перемешал, закрутил и выложил новый узор. Ганс не выносил насмешек. Ехидные слова ключницы кололи его острее иглы.
– С нее сталось бы и могильной плитой тебя завалить, – сказала Бернадетта, подходя и обмахиваясь ладонью. – Разозлил ты бедную крошку.
– Бедную? Коптиться ей в аду! Господь милосердный не позволит…
– Господь без тебя разберется, – заверила старуха. – А теперь проваливай. Посмешил нас и будет.
Хромой Ганс не заставил просить себя дважды. Окатив их напоследок грязной руганью, он припустил прочь, шипя и отплевываясь.
Бернадетта потерла поясницу и взглянула на лекаря, покачав головой.
– Первый раз вижу, чтоб вы эдак заливались. Кому скажи, что господин лекарь смеялся во весь голос, так ведь не поверят.
Венсана, наконец, отпустило. Он отстраненно, уже без злости наблюдал, как Хромой Ганс кривляется возле стражников и те похохатывают над его шуточками. А ведь этот опустившийся мерзавец не так уж прост, подумал он.
– Совсем не прост! – отозвалась Бернадетта, и он не сразу понял, что произнес последние слова вслух. – А вы у него в печенках сидите.
– О чем ты?
– Или вы не знали, месье Бонне? – усмехнулась она. – Кое-кто втихомолку судачит, что вы сделали бесплодной его жену.
Венсан подобрался.
– Врут, ясен пень, – невозмутимо продолжала старуха. – Что вам за дело до горемычной бабы, у которой между ног скоро будет яма размером с Вердонский каньон.
– Бернадетта! – не выдержал Венсан.
– Но будь это правдой, Хромой был бы на вас очень зол!
– Велико же его чадолюбие, – съязвил лекарь.
Старуха захохотала.
– Чадолюбие? У Хромого Ганса его не больше, чем стыдливости у портовой шлюхи!
– Тогда в чем же дело?
Бернадетта увлекла Венсана подальше от столба и косившихся на них стражников в укромную тень домов.
– В отце Годфри, – объяснила она. – Еще по весне он разразился проповедью, в которой обрушился на Хромого Ганса. Тот, мол, и пьянчуга, и лентяй, и сквернослов, каких поискать.
Венсан представил обрюзгшего священника, выкрикивающего с амвона слова обличения.
– Отец Годфри у нас большой любитель бичевать пороки, – продолжала Бернадетта. – Но в то время Хромой как раз случился в церкви. «Коли так, – заорал он, – высшие силы пресекли бы мой род. А вместо этого господь наградил меня чудными детками, чтобы семя разлеталось по всему свету». Тут у нашего преподобного крышка и вовсе слетела с котла. Как пошел он честить Хромого! А тот в ответ только выкрикивает имена своих детишек, будто оплеухи раздает.
– Половину, надо думать, перепутал в запале, – предположил Венсан.
– Ха! Да он знать не знает, сколько их точно!
Мимо них вразвалочку прошел управляющий, и старуха примолкла. Когда тот скрылся из виду, Бернадетта хохотнула:
– Эх и потеха была в тот день в церкви! Отец Годфри верещит, что Ганс переполнил чашу терпения создателя. А Ганс надрывается, что его баба будет рожать, пока не разорвется. Пусть все увидят, как господь любит его!
Она отмахнулась от назойливой жужжащей пчелы.
– Теперь понятно, какую свинью вы ему подложили? Хромой Ганс уверен, что вы льете воду на мельницу его врага. Так что в другой раз я б на вашем месте была поосторожнее.
Венсан пристально посмотрел на старуху. Ключница не любила его, он это чувствовал. Она безжалостно шпыняла Птичку за их дружбу, а ему однажды заявила в лицо со свойственной ей грубой прямотой, что нечего старому бирюку сбивать девчонку с толку. Венсан тогда ответил резкостью. Сейчас он пожалел об этом.
Он сказал бы ей спасибо, но знал, что Бернадетта с презрением отвергнет его благодарность. Как утиное перо отталкивает воду, она отталкивала от себя любые, даже самые маленькие капли теплоты. Ей не нужна была ни любовь, ни признательность.
В одном отношении они с Венсаном были похожи: вокруг обоих давно образовался плотный кокон боязливой неприязни.
Поэтому он молчал, не оскорбляя ее произнесенной вслух благодарностью. Некоторые слова значат больше, когда они не сказаны.
Бернадетта небрежно махнула рукой, прощаясь, и пошла прочь. Но через несколько шагов щелкнула пальцами и обернулась:
– А, чуть не забыла! Скажите-ка мне, что сталось с тем кобелем?
– С каким кобелем? – очень искренне удивился Венсан.
– С тем самым, – отрезала старуха.
Венсан прикусил язык от досады. Он мог бы уйти, не ответив, но ее поступок поставил его в положение должника. Если бы не Бернадетта, его бы сейчас волокли к графу, связанного, а то и потыканного пикой для острастки.
И Венсан сдался.
– Птичка отдала его знакомому охотнику из Божани, – вздохнув, сказал он. – У псины оказался отличный нюх.
Бернадетта радостно осклабилась.
– Значит, вы это сделали! Ха! Перевязывали раны какого-то глупого пса!
«Святой Рохус, угомони эту женщину!» – мысленно взмолился Венсан. Если Бернадетта разнесет новость по Вержи, над ним не будет насмехаться только дурак. Лекарь, врачующий собаку! Стыд и позор.
Ключница двинулась к замку, посмеиваясь, как человек, услышавший хорошую шутку.
– Никому не говори, – попросил он ее вслед без особой надежды.
– Может, вы и клизму ставили в его волосатую задницу? – загоготала Бернадетта. – А за лечение он вам заплатил?
– Бернадетта! – Венсан добавил в голос суровости. – Я надеюсь…
– На бараньи яйца надейтесь – чай, не оторвутся! – непочтительно перебила старуха.
Проходившая мимо розовенькая служаночка так и подскочила от ужаса.
Венсан только покачал головой вслед старой грубиянке. Вот репейник! Не прилипнет, так уколет. Все-таки интересно, где же она научилась читать…
Мысли снова вернулись к объявлению. Отчего Гуго де Вержи требует, чтобы девочку привезли непременно живой?
«Хочет своими руками расправиться с ней?»
Венсан с сомнением покачал головой. Нет, что-то другое скрывается за его приказом…
Голос Жана Лорана де Мортемара сочился едкой горечью:
– Пять дней! У нас осталось пять дней! Близится час, которого мы ждали столько лет, и что же?
– Этот срок еще не истек, ваша светлость, – тихо возразил граф.
– Но он истекает! – взревел маркиз. – Я даже во сне ощущаю, как уходит время! Каждая прошедшая минута приближает нас к поражению.
Он в исступлении сжал кулаки.
– Ты знаешь, Гуго, я готов на все! Я повесил одного из своих людей за трусость и приказал запороть до смерти другого, поскольку он нарушил мой приказ и едва не убил девку. Эти двое были моими соратниками, прошедшими через многие испытания и не раз доказавшими свою преданность. Но я расправился с ними недрогнувшей рукой.
– Вы поступили правильно, ваша светлость.
