– У-у, давненько тут никто не появлялся… – Один из провожатых Николь поежился. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Язык придержи, – буркнул второй.
Он втолкнул девушку в камеру и закрыл решетку. Ему пришлось налечь на прутья всем весом, чтобы провернуть ключ в скважине, но ключ тоже взвизгнул и уперся всем своим тощим железным телом.
Эти казематы за долгие годы отвыкли от людей и не желали им подчиняться.
– Вы не оставите мне свет? – спросила Николь. Голос ее прозвучал жалобно.
Ей не ответили. Но когда стражникам удалось все-таки запереть ее и они направились к железной двери, один из них забыл на полу лампу. Или сделал вид, что забыл.
Лязгнула дверь, и Николь осталась одна.
Ее несчастный вид как рукой сняло. Призраков тюрьмы, о которой рассказывали страшное, она не боялась, а лампа нужна была ей для другого.
При свете Николь тщательно обследовала свою клетку. В полу обнаружилось круглое узкое отверстие, в которое с трудом пролезла бы ее рука. Над отверстием из стены торчала короткая труба, изъеденная ржавчиной до того, что казалась кружевной. Когда-то из нее капала вода, позволяя узнику утолять жажду и худо-бедно смывая испражнения, но за много лет все давно пересохло.
Николь подошла к решетке. Она попробовала раскачать каждый прут, но быстро убедилась, что это невозможно. Единственное, что у нее получилось – дотянуться до лампы, просунув руку сквозь прутья. Она подтащила ее вплотную к решетке, но на этом все и закончилось: внутрь лампа не пролезала.
Николь села на пол и стала смотреть на слабый язычок пламени.
Когда Венсан Бонне остановил казнь, она и впрямь собиралась кое-что объявить толпе. Да только это были вовсе не слова раскаяния! У Николь было время все обдумать, пока она дожидалась утра в пыточной комнате, и к виселице Птичка приближалась с твердым намерением открыть всем правду о Гуго де Вержи.
Она молчала, когда Гуго с Мортемаром допрашивали ее. Один только святой Франциск знает, чего ей стоило сдержаться! Но она не сказала ни слова о том, что знает, кто на самом деле убил Симона де Вержи и захватил его замок.
Потому что тогда она не дожила бы даже до встречи с виселицей.
Взойдя на помост, Николь была готова ко всему. Гуго де Вержи не станет бездействовать, услышав первые слова ее разоблачения. Что принесет ей смерть – стрела? Кулак палача, который проломит висок? Или ей просто заткнут рот кляпом и поспешно вздернут, делая вид, что все идет как задумано?
Ясно было одно: у нее останется очень немного времени после того, как она крикнет: «Знайте, убийца Симона де Вержи – его брат! Головорез – это Гуго де Вержи!» И Николь продумала каждое слово, которое она бросит в толпу.
Единственное, чего она не предвидела – это появления Венсана Бонне.
Лекарь, сам того не зная, нанес ей убийственный удар. Смерть Николь не была бы напрасной, успей она сказать людям, кто виноват в гибели ее отца. А что теперь? Казни не будет, ведь убийца не она, а Беатрис. Но не будет и свободы, раз ей известна тайна маркиза де Мортемара.
Она избежала виселицы, но не смерти.
«Меня убьют скоро, – подумала Николь. – Когда закончится погребение».
Сколько ей осталось? Несколько часов, быть может, а то и меньше… То, что граф приказал заключить ее не куда-нибудь, а в самую страшную тюрьму, куда последние сто лет не отправляли даже душегубов, говорило само за себя. Здесь она никому не сможет разболтать о том, что услышала в пыточном подвале.
Николь запретила себе думать о камне маркиза. Раньше она все равно не смогла бы воспользоваться его силой, а теперь уже поздно.
Или нет?
Она вскочила и еще раз прошлась вдоль стен своей крохотной темницы, ведя по ним ладонью. Вскарабкалась по решетке, обдирая пальцы о шершавое от ржавчины железо, и исследовала неровный потолок. Нет, выбраться отсюда невозможно. А если даже она и придумала бы способ просочиться сквозь решетку, ее ждала бы запертая дверь, а за ней стражник, а то и не один.
Но камень!
«Следующее схождение случится завтра», – сказал Жан Лоран. То есть уже этой ночью.
Этой ночью два небесных тела сойдутся вместе, затмив своей яркостью сияние ближних звезд. Красная змейка на черной матовой поверхности шевельнется, пепельный диск луны вынырнет будто из ниоткуда, и тогда слово, обращенное к камню, станет истиной.
Так сказал маркиз де Мортемар, и Николь поверила ему.
Она с детства слышала о плащах-невидимках, утерянных эльфами, о колокольчиках, которые куют гномы в подземных кузницах: позвенишь – и посыплется столько золотых монет, сколько раз прозвучит «дин-дон». Люди находили перья синих сов, которыми можно навеять сон на любого, стоит лишь пощекотать его затылок, а некоторые счастливчики ухитрялись раздобыть даже перламутровую драконью чешую. Обладатель ее навсегда исцелялся от любой болезни, если носил чешуйку за щекой.
Правда, никто из рассказчиков отчего-то сам не владел подобными удивительными вещами. Но разве это имело значение!
Даже если бы сомнения зародились в душе Николь, мысль о том, что Гуго де Вержи тоже верит в силу камня, рассеяла бы их окончательно.
Девочка обхватила голову руками и застонала. Как ни отгоняй эти мысли, но разве можно перестать думать об одном: в ее руках было то, что способно вернуть к жизни Арлетт!
Николь зашлась в сухих рыданиях без слез, но понемногу успокоилась. «Жизнь спрашивает нас, смерть нет», – говорил Венсан Бонне. Она еще не мертва.
А пока она не мертва, все может измениться.
Николь поднялась, оценивающе взглянула на лампу в круге желтого света. Фитиль сгорел на три четверти, значит, время приближается к вечеру.
Погребение уже завершилось.
Маркиз вряд ли придет сюда сам, ему хватает других дел. Он выберет кого-нибудь, кто понадежнее, и отправит прикончить узницу без лишнего шума. Если она верно рассчитала время, это случится скоро.
Николь стащила с себя рубаху и приготовилась ждать.
Спустившись вниз, Дидье пнул охранника, прикорнувшего возле двери:
– Открывай!
Тот дернулся и взлетел чуть не до потолка. Граф строго наказал не чинить никаких препятствий слугам маркиза, а возражать Гуго де Вержи осмелился бы только полоумный.
– Я хочу побеседовать с ней, – предупредил Дидье. – Не мешать мне, что бы ты ни услышал. Ясно?
Парень торопливо закивал.
– Вот и славненько. Я стукну три раза, когда захочу выйти.
Когда дверь за ним закрылась, пыточных дел мастер укрепил факел на стене и неторопливо двинулся к камере, потряхивая ключом. Поручение не слишком-то ему нравилось. Дидье никогда не думал о себе как о мучителе. О, нет, его умение состоит в другом!
Как-то раз ему довелось увидеть работу талантливого камнереза, и тогда Дидье решил, что их мастерство во многом схоже. Оба избавляются от лишнего, отсекают его (зачастую – в буквальном смысле, что поделать), и в результате упорного труда у одного остается красота, у другого – правда. Что в каком-то смысле одно и то же.
В глубине души Дидье был философ.
Тем сильнее оскорбил его приказ маркиза. Придушить! Этими руками, которые умеют все – вспарывать, рассекать, вырезать, натягивать, колоть, выкручивать – и вдруг придушить! Как грубо.
Может быть, сперва все-таки сделать с ней то, что ему не удалось вчерашней ночью?
С этими мыслями Дидье приблизился к нише и за решеткой увидел голую Николь.
Он едва не выронил ключ.
Девушка стояла, заложив руки за спину, совершенно нагая. Дидье было не привыкать видеть голых женщин, но он относился к их телам исключительно как к рабочему материалу. Здесь же перед ним было нечто иное, сладостное, зовущее к греху.
– Т-т-ты что? – растерялся он.
Девушка молча приблизилась к решетке. И пока Дидье, склонившись над скважиной, пытался вставить упрямый ключ, просунула наружу обе руки с зажатым в них тонким жгутом, скрученным из разорванной рубашки, накинула ему на шею и дернула на себя.
