– Послушай, Птичка, я должен кое-что объяснить тебе… – с трудом подбирая слова, начал он. – Про этот камень…
Николь понимающе улыбнулась.
– Я знаю, что вы скажете, месье Бонне.
– Неужели?
– Вы полагаете, все, что рассказал про него маркиз, – неправда.
– Мортемар, очевидно, верит в то, что говорит, – нехотя сказал Венсан. – Но это ничего не значит. Не существует артефактов подобной силы, Николь. Это всего лишь давняя мечта человечества, воплощенная в легенде.
Николь поплотнее закуталась в плащ, который дал ей лекарь.
– Я думаю, камень сделала колдунья, – доверительно сообщила она, словно и не слышала Венсана. – Только очень древняя и сильная. Вроде той, что встретилась моей матери.
– Да не встречалась ей никакая колдунья! – вспылил Бонне и даже в полумраке увидел, как сверкнули глаза девушки.
Николь вскочила:
– Арлетт не врала мне!
– Я и не говорю, что врала, – уже спокойнее сказал он. – Ты, наверное, не знаешь, что некоторые люди обладают сильным даром внушения. Это… – он пощелкал пальцами, пытаясь объяснить понятнее, и тут его осенило, – это как заставить кого-то видеть сон, который ты сам для него выберешь.
– Внушение? – неуверенно повторила Николь.
– Да. Мне рассказывал об этом мой наставник. Он видел фокусника, выдающего себя за чудотворца. Тот мог с помощью серебряной монеты усыпить человека, а затем во сне заставить его лаять или блеять. Этот фокусник собирал целые толпы. Любой, знаешь ли, будет рад увидеть, как его сосед мычит и задирает ногу на столб.
Девушка потопталась и снова села рядом. История с фокусником впечатлила ее. «Хорошо, что я не стал ссылаться на книги, – подумал Венсан. – Тогда бы она рассердилась еще больше».
Он и сам ощущал себя фокусником с серебряной монетой, вращающейся на длинной нити. Но в отличие от того обманщика ему нужно не усыпить глупую девочку, а разбудить ее ум. Как ни странно, иногда это намного сложнее.
– Старуха, которая спасла твою мать после побега из замка, была, видимо, как раз из таких, обладающих даром внушения. – Венсан не смотрел на Николь, но краем глаза замечал, что она внимательно слушает. – Она убедила Арлетт, что та состарилась. Если хочешь, околдовала ее, но не по-настоящему, а понарошку. Твоя мать была уставшей, до смерти напуганной, да еще в одночасье потерявшей все, что ей было дорого. Люди в таком состоянии подвластны внушению. Но в действительности она не изменилась.
Николь потерла лоб.
– Вы хотите сказать, если бы той ночью мимо хижины ведьмы шел охотник и заглянул в окно…
– …он увидел бы молодую женщину, – кивнул Венсан. – Вся эта история с обменом жизни на то, что было у Арлетт, – просто спектакль.
– Но зачем?
Лекарь пожал плечами:
– Один черт знает, что могло взбрести в голову старой знахарке. Должно быть, она взбесилась от злобы, пока сидела в чаще.
«А может, ей хотелось попробовать силы, и твоя несчастная мать просто подвернулась под руку, – добавил он про себя. – Колдуньей эта проклятая карга, конечно, не была. Но гореть ей в аду за ее жестокий обман – в одном котле с другими погубителями душ».
– Но послушайте, месье Бонне, я же видела Арлетт своими глазами! – сообразила Николь. – Она и в самом деле очень старая!
Венсан невесело усмехнулся.
– Твоя мать прожила в лесу много лет. Скажи мне: она была морщинистой, беззубой, с пятнистой кожей?
Николь медленно покачала головой.
– У нее только волосы седые, – прошептала она. – Совсем-совсем белые, как снег.
Лекарь с состраданием посмотрел на нее, но ничего не стал говорить. Николь и сама все поняла. «Арлетт потеряла мужа и дочь, долгие годы вела жизнь отшельницы… Ничего удивительного, что она поседела раньше срока».
Девушка поднялась, сделала несколько шагов по коридору и остановилась, глядя в пустоту, где терялся слабый свет их факела. Венсан остался ждать. Он долго молчал, зная, что все слова будут лишними, но наконец не выдержал:
– Птичка, пора. Если нас уже ищут, к реке пустят собак.
Николь обернулась.
– Как вы думаете, где они будут проводить ритуал, месье Бонне? – озабоченно спросила она. – Мне нужно быть там до полуночи.
Венсан оторопел.
– Но ведь я объяснил тебе…
Николь отвела глаза.
– Простите меня, месье Бонне. Я очень благодарна вам за то, что вы для меня сделали. Но я вернусь в замок и найду камень.
– Да тебя там убьют! – заорал Венсан, потеряв терпение. – Маркиз раздавит тебя как козявку! Ты умрешь ни за что, просто так, безмозглая ты овца! Ты ничем не поможешь своей матери, она мертва, Николь, мертва, она пронзила себе сердце, и ты не вернешь ее, даже если у тебя будет тысяча таких камней!
Николь попятилась, ошеломленная его яростью. «Матери!» «Мертва!» «Не вернешь, не вернешь!» – заметалось среди стен.
Венсан видел ужас в ее глазах, но остановиться был уже не в силах.
– Знаешь, почему твоя мать убила себя? Она спасала тебя, Николь. Не смей затыкать уши, слушай меня! Арлетт пошла на самую большую жертву, какую может принести человек. Господи, она даже не знала, что ты ее дочь! Она тебя любила, слышишь, чертова дура, так любила, что готова была отдать все, лишь бы ты жила! А ты – что хочешь сделать ты с ее даром?!
Он выдохся и замолчал, но эхо его слов, отражаясь от стен, наполняло подземелье. Вслед за ним оно кричало, умоляло, взывало, гневалось, обрушиваясь со всех сторон на маленькую фигурку, съежившуюся посреди коридора.
Когда наступила тишина, Николь не сразу отняла ладони от лица.
– Беги, дурочка, – безнадежно попросил Венсан. – Ты еще успеешь добраться до реки.
Она слабо улыбнулась сквозь слезы:
– Прощайте, месье Бонне. Если будет на то божья воля, мы увидимся.
Глядя, как удаляется, раздвигая темноту, факел, словно плывущий в воздухе, Венсан подумал, что никаким знанием нельзя уничтожить веру. Она отринет твои доказательства, отбросит объяснения, зажмурит глаза и заткнет уши, и только душа останется открытой для чуда, которое не свершится.
Чудес не бывает, Птичка-Николь.
Но когда вы оба предстанете перед высшим судией и он спросит, во что вы верили, что ты ответишь, Венсан Бонне? С девочкой все понятно. Вон она, идет навстречу смерти, желая победить костлявую, и ее не свернуть с этого пути.
Но твой путь, где проходит он?
Я отвечу, что верил в разум, подумал Венсан. Разум сильнее всего, он тот источник света, который горит неугасимым пламенем. Что сила разума безгранична, что с ним жизнь наша становится постижимой.
Великий Цицерон говорил, что разуму не приходится выбирать, если выбор стоит между истиной и выдумкой.
Так почему же, черт меня побери, я иду за упрямой девчонкой, бросив вещи, приготовленные для побега, и ускоряю шаг, когда факел скрывается за поворотом, оставляя за собой тающее золотое свечение?
– Они поднимутся на сторожевую башню, – сказал Венсан, поравнявшись с Николь. – Оттуда видно небо со всех сторон. Но как мы попадем туда, вот в чем загвоздка.
– Я попаду, – поправила Николь.
– Мы попадем, – тем же тоном повторил лекарь.
Девушка взглянула на него и вдруг улыбнулась так облегченно и радостно, что Венсан сразу понял, как страшно ей было идти одной, и как благодарна она, что он не бросает ее и теперь.
Он криво ухмыльнулся в ответ.
Ну, не так все и погано, как могло бы показаться. Одна Птичка точно не справится, а с ним у нее появился небольшой шанс. Он отвлечет Мортемара, девчонка стащит свой проклятый камень, нашепчет ему свои желания, убедится, что небеса безответны, и они спокойно удалятся под негодующие вопли маркиза и графа Гуго де Вержи.
А если удалиться им не дадут… Что ж, в конце концов, ему всегда хотелось побывать на сторожевой башне.
– Послушайте, месье Бонне, – вывел его из раздумий голос девочки, – я все думаю о том, как вы разоблачили Беатрис.
– И что же ты думаешь?
