– Что за Векса такая?
– Ну, Векса, это река, где мы сейчас с вами находимся.
Я крякнул от досады и недоумения.
– Послушай, – я старался говорить ласково. – Здесь нет реки Вексы. Здесь нет пассажирских катеров. Здесь нет населенных пунктов. Здесь вообще нет ничего, кроме Кичуги, тайги, медведей и геологов.
– А я? А мой билет? – она залезла в кармашек у пояса и вытащила маленький прямоугольник картона.
Я взял у нее билет. Он действительно был до какого-то Спас-Устья, и число стояло сегодняшнее.
– Хорошо, – я вернул ей билет и за руку потянул за собой прочь из рубки. – Идем.
Я прихватил с собой лампу и включил ее, когда мы вышли на палубу. Пробираясь почти на ощупь, мы дошли до самой кормы, и там я заставил Юлю перегнуться через перила и посмотреть вниз; туда же направил свет. Там, на борту, с трудом, но все-таки можно было прочитать:
БГК-186
АРХАНГЕЛЬСК
– Ну? – спросил я. – Надеюсь, ты не думаешь, что я приперся на твою Вексу с Белого моря, чтобы тебя повеселить?
– Но я же тоже не вру, – она вдруг всхлипнула, и мне пришлось, удерживая одной рукой порядком нагревшуюся лампу, другой погладить ее по плечу:
– Ну, что ты… Разберемся…
Мы вернулись в рубку.
– Пей чай-то, – сказал я.
Она послушно взяла в руки кружку, но сделать глоток не успела. Неожиданно, без предисловий, снаружи поднялся ветер, засвистел в снастях и антеннах. И сразу же ударил шквал. Пароход заметно качнуло, и часть Юлиного чая расплескалась по полу.
– Вот те раз! – сказал я. – Такого я еще не видел.
Шквал отступил, но пароход продолжало раскачивать.
– Что это? – спросила девушка.
– Ветер. Это не страшно. На самом деле было страшно.
– Юль, на вашей Вексе есть горы?
– Нет, конечно, – она удивилась моему вопросу.
– Тогда смотри, – я включил радар, надеясь показать ей отметку от Медвежьего Камня и убедить, что никакой Вексы здесь нет.
После первого оборота луча экран остался чистым. После второго – тоже.
– Черт, – прошептал я, – еще и с радаром что-то…
Меж тем ветер крепчал; усиливалась и качка. Причем к бортовой качке явно прибавилась еще и килевая. Я снова чертыхнулся: какая может быть качка в протоке шириной 14 и глубиной 2.2 метра? Неожиданно я поймал себя на том, что стою широко расставив ноги и обеими руками держусь за штурманский столик, а Юля двумя руками пытается удержать кружку с плещущим чаем.
Я потянулся, чтобы включить мачтовый прожектор, и в это время мой взгляд упал на компас. Картушка его медленно вращалась…
…Что-то со звоном и грохотом упало внизу, похоже – на камбузе. Бортовая качка становилась сильнее; Юля ойкнула, выпустив из рук кружку, чтобы схватиться за ножку столика. Я вдруг увидел капли на остеклении рубки, и только тут до меня дошло, что в борт уже давно бьет волна, какой просто не может быть в маленькой протоке. Картушка компаса продолжала вращаться. Нас разворачивало бортом к волне.
Какая бы чертовщина ни происходила вокруг, подставлять борт такой волне было нельзя. Я все-таки дотянулся и включил прожектор, но он высветил лишь стремительно летящие клубы тумана, в клочья раздираемые ветром.
– Это берег? – спросила вдруг Юля.
– Где?
Оторвав одну руку от ножки стола, она показала на экран радара.
– Берег?.. – прошептал я. На самом краю круглого экрана, то есть километрах в десяти от нас, радар отбивал изломанную, но четкую линию. Я снова взглянул на компас: нас развернуло градусов на шестьдесят, это означало, что нос и корма парохода должны были уже лечь на берега протоки.
Я выругался и запустил машину. Она зачухала, набирая понемногу обороты. Внизу, под нами, что-то незакрепленное непрерывно и громко каталось из угла в угол.
Через пару минут мне удалось на малом ходу развернуть пароход носом к волне. Бортовая качка почти исчезла, зато килевая разыгралась во всю силу. Пароход падал носом вниз, волна накатывалась на него, заливая бак, разбиваясь о надстройку и обильно пятная брызгами стекла рубки. Затем вода
