Одежда причиняет боль. Она такая жесткая и грубая. Я не хочу чувствовать ничего кроме этого мужчины. Его кожи на моей коже. Его тела поверх моего.
Его руки сжимают мои бедра, он удерживает меня рядом с собой, пока терзает мои губы. Кажется, я сгораю заживо, находясь так близко к открытому источнику огня.
Я двигаюсь, извиваюсь, трусь об его твердое, горячее тело. Мои действия бесстыдно умоляют мужчину поставить меня на колени и заполнить собой, стоя позади. Или же положить спиной прямо здесь, на этот каменный тротуар, посреди улицы и войти в меня абсолютно готовую, ждущую его.
Между нами нет условностей. Мы — единое, расколотое и утраченное. Мы стремимся соединиться, потому что миг нашего слияния — высшая степень бытия. Это истина. Это суть нашей жизни, во время которой мы искали друг друга, одержимо стараясь дотянуться, обрести.
И теперь, когда он рядом, мне нужно лишь одно. Чтобы он был еще ближе. Так близко, как только можно между мужчиной и женщиной.
Почему-то на ум приходят слова Райта, хотя я уже почти успела забыть, что в мире вообще есть мужчины, кроме того, кто сейчас касается меня.
Моя женская суть в восторге, осознавая: он подчиниться мне и моему желанию. Нужно лишь сказать и он будет внутри, как всегда восхитительный, большой, твердый. Нужно лишь сказать и он будет на коленях, его плечи разведут мои бедра, когда он будет доводить меня до оргазма губами и языком.
Я продолжаю настойчиво тереться об него, чувствуя, как медленно становлюсь близка к достижению цели. Если не он, то я сама получу свое удовольствие. Мне хватит его поцелуев и его тела, находящегося так близко ко мне, чтобы стать самим наслаждением.
Мужчина рычит в мои губы. Он не может оставить меня. Он слаб перед своим желанием, перед страстью ко мне. Он чувствует так много и так сильно, что разрывается между своими желаниями.
— Девочка… — Молчи, Блэквуд. Просто целуй. Я настойчиво накрываю его губы, пытаясь увести иные мысли из его головы. Упрямый мужчина. — Шерри-детка, тебя обидел кто-нибудь?
Он считает
Но его голос почти то, что нужно, чтобы подвести меня к краю. Он должен сказать что-нибудь эротичное, сексуальное и мягкое, чтобы я, наконец, смогла избавиться от этого мучительного томления между бедер.
— Возьми… — Шепчу лихорадочно я, выгибаясь в его руках.
— Совсем скоро. — Обещает он плохо сдерживаемым рычанием. Как мне объяснить ему, что сдерживаться не нужно? — Черт. Эйки, я думал, ты погибла….
Что за глупости он говорит?
— Ну, так почувствуй меня. — Я бесстыдно умоляю его о большем.
Почти. Но не достаточно. Какой же он странный. Слова. Слова. Слова. Он предает им так много значения, когда они
— Почему ты здесь, эйки-девочка? Почему ты так далеко от… — Заткнись. Я заставляю его замолчать. Я целую его со всей умелостью, любовью и страстью опьяненной его присутствием женщины. — Черт! Женщина, что ты делаешь со мной?
Он хочет отпустить меня! Его руки соскальзывают с моих бедер, выше на спину. Он уже не держит меня. Он предпочитает
Это будет предательством почище того, что он уже однажды совершил.
Я достаточно сильна, чтобы удержаться, сжимая его бедрами, оплетая его шею руками.
— Ты хоть знаешь, что я пережил, Шерри? — Тон его голоса можно назвать строгим, и до сих пор гневным. Он слишком напряжен. И не только потому, что готов быть со мной так, как я этого хочу. Он все еще зол. Его ярость витает в воздухе, требуя смертей. Глупый мужчина, ему нужна только