подогнаны ремни и подпруга. Справа слегка похлопывала по лошадиному боку потертая с
маузером кобура. Слева – шашка, наточенная и отполированная накануне. Оглянулся назад –
не отстала ли тачанка. Нет, все в порядке: увязая спицами в пыли, крутились колеса. Поймал
взгляд жены Гинды, сидящей поверх узлов, у самого пулемета. Из-за нее и затеял комвзвода
Давид Кислюк эту поездку. Через четыре месяца ей рожать, нужно отправить к
родственникам в Ташкент, а до железной дороги 300 верст с гаком по предгорьям, а потом
вдоль реки Пянж, Вахш, переправа, Курган-Тюбе, Душанбе и Ташкент.
4
– Жену к родне повезешь? – спросил комиссар отряда Аршинов.
– Если отпустите.
– Не только отпущу, а еще и поручение дам, в довесок. И охрану дам, и тачанку.
Согласен?
– А что за поручение?
– Говорю только тебе. Золото повезешь. Девяносто тысяч золотых рублей. У местных
баев конфисковали. Пытались с ним уйти за кордон. Помнишь, наверное, как третьего дня по
тревоге поднимали. Твой взвод тогда в карауле стоял. Отвезешь в Душанбе, сдашь в ЧК.
– Мой взвод для охраны дадите?
– Подозрительно будет. Возьмешь Вепа-мергена[мерген-охотник (узб.)]. Он местный,
дорогу хорошо знает, а возницей Эркина посади, из твоего взвода. Да, пусть Гинда у
пулемета сядет. В случае чего справится. Видел я, как ты ее обучал. Узлы и боеприпасы
сверху, а ящичек – на самое дно. Если язык не будете распускать, доедете невредимыми.
Лоб и ладони Давида стали влажными, недавно басмачи поймали красноармейского
курьера. Парень успел проглотить записку, которую вез. Так сам Абдувасик-хан, лично,
вспорол ему живот и заставил нукеров [ нукер - рядовой воин (узб)] найти письмо. Как раз
на этой же дороге. А уж пулеметчица из беременной Гинды… даже думать не хочется.
– Не робей, Давид, – сказал комиссар, – ты ж парень не из трусливых, и силенка
имеется. Кто давеча подковку на спор сломал?
– Робей - не робей, лети, воробей! – Давид никогда не лез за словом в карман.
– Гранаты дашь?
– Дам, трофейные, английские. Все дам, только отвези. Не могу больше здесь этот
ящик держать. Неровен час, из-за него налетят.
– Когда выезжать?
– Да хоть завтра.
Давид с тоской посмотрел вокруг. Оглашенный стрекот кузнечиков бил в уши.
Часовой на вышке по-прежнему вглядывался в знойное марево. Хитрый казак – этот
Аршинов. Да уж ладно, пробьемся.
– Гинда, собирай шмутки! Вепа, Эркин, ко мне! Готовьте коней, тачанку, оружие
проверить и доложить. Эркин, комиссар гранаты обещал, забери со склада, да взрыватели не
забудь – знаю я тебя. Завтра на рассвете выезжаем.
Так оказался Давид Кислюк на пыльной дороге в Курган-Тюбе. Рядом, на лохматой
лошадке не спеша, трусил Вепа-мерген. Концы халата заправлены за пояс, так удобнее. Из
голенища правого сапога выглядывала рукоятка большого ножа – пичака. Из-за левого плеча
виден ствол английской винтовки. Вепа, хоть и молод, а уже знаменитый в Джиликуле
охотник: пистолеты, пулеметы не признает. Глаза веселые. На бритой голове платок. Хлебом
не корми, дай по горам пошляться. Гарнизонная жизнь для него – скука.
Эркин сверкнул зубами, крепко намотал вожжи на руки. Крепкий парень. У него жена,
двое детей. Хозяйство немалое… было – овцы, верблюды. Два года тому назад Абдувсик-хан
казнил его брата, а стадо забрал за старые долги. С тех пор Эркин у красных. Поправил
пропотевшую фуражку, уселся поудобнее. Дорога пройдет мимо его родного кишлака
Хиштак. Родственников год не видел. Если повезет, и “командир Дауд” (так местные жители
называли Давида Кислюка) отпустит – обнимет жену и детей.
Гинда заправила белокурый локон под красную косынку. Жара как будто и не
действует на нее – на щеках легкий румянец, а глаза голубизны необыкновенной.
Познакомился с ней Давид в Челябинске. В это время работала она в аптеке у своего
родственника. Зачем залетел туда красный командир Кислюк, он уже толком и не помнил. Но
5
застыл у прилавка, как каменный, и страшно удивился, когда она с ним заговорила.
Оказалось, что это белокурое чудо не глупо, остро на язык, и тоже с Украины.
– Молодой человек, очнитесь, здесь аптека. А ваше лицо мне знакомо. Вы, случайно,
не сын коростышевского Кислюка?
– Я его племянник. Но что “случайно”, слышу впервые. Вы бывали у нас в
Коростышеве?
– Много раз! У меня там живет двоюродная сестренка Роза. Я училась в Киевской
гимназии и по воскресеньям навещала ее. Ваш дядя – знаменитость. Вы очень на него
похожи.
– Вы окончили гимназию? – удивился Давид. Он хорошо знал, что еврейских детей в
гимназию принимали только в исключительных случаях.
– Не закончила, к сожалению. Попросили уйти добровольно. Попечители объяснили
директору, в чем его христианский долг. Ну, это дело прошлое. Что брать будете? Судя по
Вашей форме – спирт?
– Откуда у такой девушки такие мысли? Разве спиртом вылечишь потертости лошади?
Или мое одиночество?
Разговор сам по себе течет, когда тебе двадцать восемь, а перед тобой красавица,
которой и двадцать еще вряд ли стукнуло. А уже через неделю Давид на реквизированной
телеге перевез Гиндины вещи в маленький домик. Так образовалась, по словам комиссара,
“будущая ячейка нового быта”. Уже год, как гимнастерки и рубашки Давида были всегда
чистыми и выглаженными, дырки заштопаны, а каждая вещь после очередного переезда
занимала отведенное только ей, этой вещи место. Гинда пыталась навести порядок и в его
взводной каптерке, но Давид жестко пресек это “чистоплюйство”.
– И бриться буду раз в три дня! Товарищи скоро меня в ЧК сдадут за буржуазные
предрассудки. И не называй при всех нашу каптерку – “большевисткий порядок”! За такие
слова знаешь, что бывает! По одной доске ходить у меня будешь!
Ну, а в общем-то зажили мирно и дружно.
Прошло три дня пути. Дорога бежала себе вдоль речки. Кишлаки попадались все
реже, тихие и безлюдные: местные жители работали в своих садах и виноградниках и на
проезжих не глазели, не заговаривали.
– Что с ними, Эркин? Они забыли, что гость – посланец Аллаха? Или новости уже
никого не интересуют?
– Эх, Дауд-ака. Хаким-бек здесь был. Потом Абдувасик-хан был. Разные курбаши
[ курбаши - командир, атаман (узб)] приходили. Всем барашков дай, лепешки дай, лошадей
тоже дай! Потом за ними Буден-Кизилбаши [Кизилбаши - прозвище С.М. Буденного-
дословно “Красноголовый” (узб)] гонялся. Тоже кормил своих джигитов нашими барашками.
Каждый курбаши ребят молодых забирает. Каждый говорит – за святое дело воюю. Они
добрые люди, Аллаха боятся. Курбаши боятся. Кизилбаши еще больше боятся.
– Почему же больше?
– Он чужой. По какому закону живет? Ханы, беки, баи [представители мусульманской
аристократии] – свои, все по шариату делают. Это всем понятно. Буден – кяфир [неверный,
немусульманин]. Его войны забрали все золото у уважаемых людей, куда дели?
– Буденный – большевик. Отбирает золото у богатых, а пойдет оно все на пользу
трудящихся дехкан [ дехканин - крестьянин (узб)].
– Ни один дехканин не получил ни одного таньга!
– На эти деньги построят школы, заводы, театры – много чего…
6
– Прости, Дауд-ака, им это не нужно. Они хотят жить, как жили их предки.
Постарайся понять этих людей. Ты же не гяур[гяур - неверный (тюрк.)], а джугут[джугут -
еврей (узб.)].
– Сначала заставим жить по-человечески. А потом они сами поймут, что так лучше.
Ты ведь понял, с кем надо быть?
– Я беден. Абдувасик-хан – мой кровник. Пока он жив – нет мне покоя! Пока я жив –
нет покоя ему. С кем же мне быть?
– Давид, оставь человека, – вмешалась в разговор Гинда, – есть вещи, которые ты не в
