состоянии понять. Прими это как факт. Вспомни погромщиков в вашем местечке. Убивали
только за то, что кто-то когда-то кого-то распял. Ты с ними не пробовал политбеседу
провести?
– Чего не пойму, мне революционная совесть подскажет, или комиссар просветит.
Вепа, скачи вперед, ищи место для ночевки!
– Впереди роща, загоним туда лошадей и тачанку. Костра с дороги не будет видно, –
крикнул Вепа-мерген.
Стоянку Давид оборудовал по всем правилам. Лошади были распряжены, стреножены
и спокойно ели изумрудную траву. Тачанку поставил так, чтобы через прорезь пулеметного
прицела просматривалась дорога. Со стороны реки, на огромных корнях старой ветлы,
разложил несколько гранат. Каждому, даже Гинде, определил сектор наблюдения. Теперь, чем
бы они ни были заняты, нужно было косить глазами на “свою” территорию. Если, не дай бог,
нападут – сектор наблюдения станет сектором обстрела. Мелочей в этом деле не бывает. Все,
как учили на командирских курсах.
На своей неутомимой лошадке прискакал Вепа. Давид невольно залюбовался его
посадкой. Он и лошадь составляли как бы одно целое. Но глаза охотника были тревожными.
– Командир, посмотри за реку. Видишь дымок? Там кишлаков нет, а кто-то
шурпу[шурпа - суп из баранины (узб.)] варит.
– Может быть, охотники или пастухи?
– Это не пастухи, джайлау[джайлау- горное пастбище (узб.)] далеко. И не охотники –
дичь там распугана. Наших на том берегу тоже нет. Стемнеет – схожу, посмотрю.
– Костер не зажигать! Не хватало, чтоб и нас заметили. Роем яму. Как стемнеет,
разведем в ней костер, дыма в темноте не увидят. Если ветер не переменится, то и запах от
нас не почувствуют, можно будет кашу сварить.
На юге сумерки недолги, ночь падает с неба сразу. Умолкли кузнечики, на смену им
завели свою нудную песню сверчки. После жаркой и пыльной дороги от реки приятно веяло
сыростью и прохладой. И сна как не бывало. Волнение Давида передавалось его спутникам.
Вепа уже час как нырнул в темноту. Оставалось только ждать.
Охотник появился неожиданно: ни одна ветка под его ногами не хрустнула, вода в
реке не плеснула.
– Басмачи, командир. Тридцать шесть сабель насчитал. Лошадей много – есть
заводные и вьючные. Но вьюков нет. Распоряжается ими Большой Бури – правая рука
Абдувасика. Зачем идут, не знаю, но переправляться будут у старого ореха. Там брод
хороший.
– Большой отряд! Что им надо на нашей стороне? Вот не было печали. Далеко отсюда
этот брод?
– Полдня пути.
– А до Курган-Тюбе – три. Как думаешь, они о нас знают?
7
– Идут осторожно. Разведчиков посылают во все стороны. Или сами заметят, или
местные укажут.
– Если заметят, то вариантов мало. Вырежут как собак. Но, думаю, не станут.
– Почему, командир?
– Идут на нашу сторону, чтобы что-то забрать. Отряд большой, людей и лошадей
много. Напасть на нас неожиданно уже не получится. Не дураки ведь, понимают, что мы их
тоже засекли. Начнется стрельба, шум. Завтра до Алмазара или до Курган-Тюбе долетит.
Видимо, груз большой будет. С ним не разгонишься, на обратном пути могут прижучить.
Скорее всего, не полезут, – рассуждал вслух Давид. А по спине пронесся легкий холодок.
Комиссар Аршинов называл это “мандражом перед атакой” Давид явственно представил себе
небольшой ящик на дне тачанки. Без него было бы спокойней.
– Вариант второй – продолжал он. – Они делают вид, что нас не заметили. Понимают,
что сами мы не нападем, а до Душанбе еще далеко. Пока доберемся, они с грузом успеют
уйти.
Кислюк посмотрел на Гинду. В слабом свете костра ее глаза казались еще больше, а на
лице сквозил явный испуг.
– Спи, маленькая, будем надеяться на лучшее, – он легонько подтолкнул ее в сторону
тачанки.
– Дауд-ака, давай подползем незаметно и закидаем их гранатами! – взволнованно
сказал Эркин.
– Всех не положим, а оставшиеся нас догонят. С нами женщина, ты забыл?.. Ну
ладно, Гинда, ложись спать, остальным смотреть в оба и слушать в три уха.
– Тихо, командир!.. прошептал Вепа - Как будто вода плеснула.
– Эркин, останься здесь. Вепа со мной, только тихо.
Охотнику два раза не повторяют. Упав в траву, он показал два разведенных пальца: “ты
– направо, я – налево”. И исчез, как ящерица. Давид, пригнувшись, перебежал к ближайшим
кустам, всмотрелся. Из реки медленно выходили два конных силуэта. “Придется брать,
выхода нет”, – подумал он. Тело прижалось к земле. Всадники медленно приближались.
Когда ближайший конь поравнялся с его убежищем, он резко выбросил себя вперед, ухватив
в прыжке две передние лошадиные ноги. Дернул с силой на себя и вверх. Конь повалился на
бок, придавливая удивленного до изумления седока. Давид сделал еще один бросок и ударом
небольшого, но крепкого кулака оглушил басмача. Боковым зрением увидел, как Вепа-мерген
сзади вскочил на лошадь второго. Свалил незнакомца с седла, прыгнул на него еще раз и
приставил нож к горлу.
– Не убивать! – громким шепотом приказал Давид. – Живыми берем!
Сняв аркан с седельной луки, он крепко связал своего “крестника”. Вепа сделал то же
самое. Вместо кляпа использовали пояс халата. С начала схватки прошло не больше двух
минут. Еще через пять связанные, и обезоруженные нукеры пришли в себя на стоянке табора
Давида. Одному на вид было лет двадцать. Он со страхом глядел… Нет, не на Давида, а на
ездового Эркина. Второму, наверное, было лет сорок. По местным меркам, человек пожилой.
Но вид у него был воинственный и даже свирепый.
– Эркин! Знаешь кого-нибудь из них?
– Знаю обоих. Тот, что помоложе, племянник Абдувасик-хана, Карим. А тот, что
постарше, из нашего кишлака, Болта его зовут. Крепкий хозяин был. Не думал я, что он у
басмачей. Овец у него много. Кони, верблюды. Две жены, шестеро детей. Одних батраков на
него работало не меньше двадцати.
– Вот с ним и побеседуем. Разговор со степенным человеком – отдых для души и тела.
Вытащи у него кляп. Только сначала оружие отбери. Уже? А в сапогах смотрел? Говори,
8
карасакал[карасакал - человек средних лет, дословно - черная борода(узб.)] – зачем хотел
напасть на нас?
Спокойно отдышавшись, Болта смотрел на Давида без робости и испуга.
– Мы не собирались нападать. Бури-хан хочет пригласить тебя, Дауд-ака, на плов и
беседу.
– А плов он из нас варить будет?
– Бури-хан – воин, он не запачкает кровью руки мирных путников. У него есть дело к
тебе. В залог он оставит племянника Абдувасик-хана, а я должен проводить тебя. Только
скажи своему человеку, пусть на время забудет кровную месть.
Давид оглянулся. Эркин медленно приближался к молодому связанному джигиту, а
рука уже металась у пояса, нащупывая ож.
– Эркин, остановись! Успокойся. Это приказ!
Эркин встал, словно упершись в невидимую стену. Вынул нож и тут же бросил его
обратно в ножны. Сел на корточки, но глаз с басмача не спускал. Пленника била мелкая
дрожь. Текли из-под чалмы на лоб капельки пота.
Вепа подошел сзади.
– Командир, отойдем в сторонку… Я думаю, он правду говорит. Если бы захотели нас
убить, послали бы человек десять и изрубили. Опять же, заложника дают. Не будет Большой
Бури рисковать жизнью родственника своего хана.
– Понимаю, но есть сомнения. Что, если они меня по дороге в расход, а вас здесь всех
положат. Хотя, могли бы и тихо подкрасться, а шли без опаски. И что за дело может быть у
басмача к командиру Красной Армии?
– Этого я не знаю. Но пойду за тобой незаметно. Если что, помогу.
– Нет, сядешь у брода, мимо него все равно не пройдешь. Пулемет поставишь. В
случае чего, стреляй. А Эркин увезет Гинду.
