Глаза его наливались сном, тело болело, но Жан Ги кликнул по закладке.
И на экране появилось видео.
Он нажал «воспроизведение». Просмотрел. Нажал еще раз. Потом еще.
Он снова и снова смотрел это видео. Картинка, как и звук, была четкой. Взрывы, стрельба, крики. «Наш упал, наш ранен».
И голос Гамаша – ровный, властный. Он отдавал понятные приказы, удерживал их как единую группу, не позволял воцариться хаосу, по мере того как они углублялись в здание фабрики. Они загоняли в угол террористов, которых оказалось гораздо больше, чем предполагалось.
Снова, и снова, и снова просматривал Бовуар тот момент, когда получил ранение в живот. И снова, и снова, и снова видел он кое-что похуже. Старший инспектор Гамаш вскидывает руки, спина его выгибается. Его подбрасывает, потом он падает. Ударяется об пол. Замирает.
А потом все поглощает хаос.
Наконец, утомившись, Бовуар отошел от экрана и подготовился ко сну. Помылся, почистил зубы. Принял таблетку оксикодона.
Потом он засунул под подушку еще один пузырек с таблетками. На тот случай, если понадобится ночью. Под подушкой он будет в безопасности. Невидим. Как оружие. Последнее средство.
Пузырек с таблетками парацетамола.
Если оксикодона не хватит.
Лежа в темноте, он ждал, когда начнет действовать болеутоляющее. Чувствовал, как уходит в прошлое день. Заботы, тревоги, образы стали стираться. Он прижал к себе плюшевого льва, сползая в забытье, но один образ оставался с ним. Не момент его ранения. Даже не образ падающего шефа.
Все это тускнело, поглощалось оксикодоном.
Но одно оставалось. Шло за ним до самого конца.
Ресторан «Милош». Номер телефона, ныне спрятанный в ящик стола. Каждую неделю на протяжении трех последних месяцев Бовуар звонил в «Милош» и заказывал столик. На двоих. На субботний вечер. Столик в глубине, у белой стены.
И каждую субботу отменял заказ. Он даже думал, что они, вероятно, больше не записывают его фамилию. Может, просто делают вид, что записывают. И он тоже делает вид, что заказывает.
Но он был уверен, что завтра все будет иначе.
Он определенно позвонит ей. И она ответит согласием. И он отвезет Анни Гамаш в «Милош», с его хрусталем и белыми скатертями. Она закажет дуврскую камбалу, а он – омара.
И она будет слушать его, смотреть на него своими внимательными глазами. Он будет расспрашивать, как она провела день, будет спрашивать про ее жизнь, про ее предпочтения, ее чувства. Про все. Он хотел знать все.
Каждый вечер он засыпал, видя перед собой один и тот же образ: Анни глядит на него через стол. Потом он накроет ее руку своей. А она не станет возражать.
Он погрузился в сон, положив одну руку на другую. Вот что он будет чувствовать.
А потом оксикодон поглотил все. И Жан Ги Бовуар больше ничего не чувствовал.
Глава пятнадцатая
Клара спустилась к завтраку. Пахло кофе и поджаренными английскими булочками.
Клара проснулась, удивленная, что ей вообще удалось уснуть. Питера не было. Ей потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить, что случилось ночью.
Их ссору.
Как близка она была к тому, чтобы одеться и уйти от него. Взять машину и уехать в Монреаль. Снять номер в дешевом отеле.
А потом?
А потом – что-нибудь. Остальная жизнь. Ей было все равно.
Но тут Питер наконец сказал ей правду.
Они проговорили далеко за полночь, а после уснули. Не соприкасаясь. Пока. Они были слишком изранены для этого. Словно их лишили кожи и расчленили. Вытащили из них кости. Внутренности. Обследовали. Обнаружили одну гниль.
У них был не брак, а какая-то пародия на партнерство.
Но еще они обнаружили, что, возможно – возможно, – они снова смогут сойтись.
И тогда все будет иначе. Лучше?
Клара не знала.
–?Доброе утро, – сказал Питер, когда она появилась, с волосами, торчащими в одну сторону, и помятым со сна лицом.
–?Доброе утро, – ответила она.
Он налил ей кружку кофе.
Ночью, когда Клара заснула и раздалось ее тяжелое дыхание и посапывание, он спустился в гостиную. Нашел там газеты. Нашел глянцевый каталог ее выставки.
И просидел там всю ночь. Заучивал рецензию в «Нью-Йорк таймс». Заучивал рецензию лондонской «Таймс». Чтобы знать их наизусть.
Чтобы он тоже мог выбирать, во что ему верить.
Потом он начал разглядывать репродукции ее картин в каталоге.
Они были великолепны. Он и без того это знал. Но в прошлом он смотрел на ее портреты и видел недостатки. Настоящие или вымышленные. Чуть кривой мазок кисти. Руки, которые можно было прописать лучше. Он намеренно сосредоточивался на мелочах и не хотел видеть целого.
Теперь он смотрел на целое.
Сказать, что при этом он чувствовал себя счастливым, было бы ложью. А Питер Морроу был полон решимости больше не лгать. Ни себе, ни Кларе.
Истина состояла в том, что ему все еще больно было видеть такой талант. Но впервые со времени его знакомства с Кларой он не искал недостатков.
И еще кое с чем он боролся всю ночь. Он рассказал ей все. Обо всех гадостях, которые делал и думал. Чтобы она знала все. Чтобы не осталось ничего тайного, что могло бы стать сюрпризом для них обоих.
Кроме одного.
Кроме Лилиан и того, что он сказал ей на студенческой выставке много лет назад. Число тех слов можно было пересчитать по пальцам. Но каждое было как пуля. И у каждого была своя цель. Клара.
–?Спасибо, – сказала Клара, взяв кружку густого, крепкого кофе. – Пахнет хорошо.
Она тоже приняла решение не лгать, не притворяться, что все хорошо, в надежде, что фантазия может превратиться в реальность. Кофе и в самом деле пах хорошо. Эти слова, по крайней мере, были безопасны.
Питер сел, пытаясь заставить себя сказать Кларе, что он сделал. Он набрал в грудь побольше воздуха, на миг закрыл глаза, открыл рот, собираясь заговорить.
–?Рано они вернулись, – кивнула Клара на окно.
Питер увидел, как подъехал и остановился «вольво». Из машины вышли старший инспектор Гамаш и Жан Ги Бовуар и направились в бистро.
Питер закрыл рот, решив, что время сейчас неподходящее.
Глядя на двух мужчин за окном, Клара улыбалась. Ей казалось забавным, что инспектор Бовуар перестал запирать машину. Когда они впервые появились в Трех Соснах, чтобы расследовать убийство Джейн, полицейские непременно запирали машины. Но вот прошло несколько лет, и они стали считать это лишним.
Наверное, им было известно: жители Трех Сосен могут время от времени забирать чужую жизнь, но машину – никогда.
Клара посмотрела на кухонные часы. Почти восемь.
–?Они, верно, выехали из Монреаля в начале седьмого.
–?Угу, – сказал Питер, глядя на Гамаша и Бовуара, которые исчезли в бистро.
Потом он перевел взгляд на руки Клары. В одной она держала кружку, а другая, не сжатая в кулак, лежала на старой сосновой столешнице.
Осмелится ли он?
Он потянулся к ней очень медленно, чтобы это не стало неожиданностью, чтобы она не испугалась, и накрыл ее руку своей большой. Сжал ее в ладони – здесь, в маленьком домике, созданном его рукой, она могла чувствовать себя в безопасности.
И она позволила ему.
«Ну и хватит», – сказал он себе.
Нет нужды говорить ей остальное. Расстраивать ее.
– Я буду… – неторопливо произнес Бовуар, просматривая меню.
Аппетит у него отсутствовал, но он знал, что должен заказать что-нибудь. Тут были оладьи с голубикой, блины, яйца «Бенедикт», бекон, сосиски и свежие, теплые круассаны.
Он встал в пять часов. Подобрал шефа без четверти шесть. А сейчас была почти половина восьмого. Он ждал, когда у него проснется голод.
Старший инспектор Гамаш опустил меню и посмотрел на официанта:
–?Пока он решает, принесите мне кофе с молоком, немного оладий с голубикой и сосиски.
–?Merci. – Официант забрал меню у Гамаша и перевел взгляд на Бовуара. – Вам, месье?
–?Все кажется таким вкусным, – сказал Бовуар. – Принесите мне то же, что и старшему инспектору. Спасибо.
