Она кивает, быстро, опасливо, и через два часа они едут в его машине в направлении Хоува, что в нескольких милях от их офиса в Кемптауне, но это все равно рискованно. Она смотрит на профиль Саймона за рулем, он сосредоточен, но постоянно поворачивается к ней и каждый раз улыбается. Ему как будто все равно, и она гадает, действительно ли ему все равно, что их увидят вместе. Да она и сама не слишком возражает, поскольку уже знает, хотя и слишком преждевременно, что хочет этого мужчину, что одного раза никогда, никогда не будет достаточно.
Они вылезают на Греческом рынке и бегут покупать еду и вино. В холодном дневном освещении видна убогая лавчонка, но нет, это не холодное дневное освещение, это волшебный июльский вечер, мир купается в теплом персиковом сиянии семичасового вечернего солнечного света, и всё, и все как будто ошеломлены, включая эту забавную ветхую бакалейную лавку. Внутри соблазнительные лакомства как будто предлагают им себя. То, что обычно кажется довольно обычным набором основных продуктов и дешевого алкоголя, становится рогом изобилия восторгов – хумус, тарамасалата, оливки, долма, пита – и в них явно нет недостатка.
Все обязательно будет исключительно вкусно. Карен с Саймоном быстро наполняют корзину, добавляют бутылку вина – они сошлись на том, что оно должно быть шипучим, охлажденным, и почему бы не розовым? Оно, похоже, отражает настроение вечера – опьяняющее, но легкое, безобидное. Конечно, это вряд ли выбор аморальных распутников: скорее выбор двоих, наслаждающихся моментом, захваченных таким сильным и неудержимым влечением, что всякие последствия их поступков отодвинуты прочь на долгие световые годы.
Через несколько минут они паркуют машину на обочине у искусственной лагуны в западной части города, за лагуной – море. Это место практически идеально и достаточно далеко от самой популярной полоски Брайтонского пляжа, чтобы быть в относительном уединении. Саймон, как мантию шотландца, накидывает на плечи клетчатый походный коврик, который держит в багажнике, и они расхаживают по краю искусственного озера, пластиковые мешки шуршат, вьетнамки шлепают, свет играет на малышках-волнах – ряби, которая искрится и играет голубым и бирюзовым цветами.
– Куда пойдем? – интересуется Саймон, когда они доходят до прогулочной дорожки.
Карен осматривает пляж, ее главный приоритет – быть подальше от людей, а второй – она хочет побыть на солнце.
– Туда, – говорит она, указывая на участок гальки, омываемый волнами оранжевого оттенка.
– Превосходно, – соглашается Саймон, и он прав – в самом деле превосходно.
Они садятся на камни, кладут мешки, и Саймон взмахивает ковриком, так что он наполняется ветром и ложится ровным квадратом.
Карен какое-то время стоит, любуясь морем. Дует ветерок, но не сильный, волны манят, но не пугают; чайки там и сям ныряют вниз и взмывают вверх, кружат, играя на ветру. Мягкий свет освещает гальку; сегодня в ней миллион оттенков розового, красноватого, желтого, золотого, но не столь привычного серого.
Карен чувствует, что Саймон смотрит на нее, и представляет, как она выглядит со стороны: длинные-длинные каштановые волосы развеваются на ветру, белая хлопковая юбка хлопает по коленям, выцветшая футболка подчеркивает талию и грудь. Она женственна и чувствует себя в эту секунду очень привлекательной, даже, может быть, красивой.
– Хорошо. – Саймон растягивается у ее ног. Он подпирает голову рукой, а другую протягивает, указывая на место рядом с собой. – Иди сюда, – зовет он ее, похлопывая ладонью по коврику.
Карен не нужно звать дважды; она оборачивается, опускается на колени и скользит к Саймону. Он целует ее, ее тело приникает к нему, спина выгибается, как у нежащейся в тепле кошки, вытягиваясь в экстазе. Она протягивает руку и гладит волосы Саймона, у него прелестные волосы – темные, густые, слегка волнистые – это первое, что она заметила в нем. А когда он прижимается к ней всем телом, она думает: как хорошо быть рядом с большим мужчиной, настоящим мужчиной, а не с одним из этих патлатых поэтических типов, в которых она влюблялась в прошлом. С Саймоном она чувствует себя маленькой, хрупкой, женственной, и это ей безумно нравится. Она вдыхает его запах – тот самый запах, что сразил ее неделю назад, слегка лимонный, свежий – о, какой мужской! – и, во всяком случае, для нее, безумно сексуальный.
– Купаться пойдем? – спрашивает он, оторвавшись через несколько минут.
Какая-то часть Карен так наслаждается ощущением его рта, губ, настойчивого языка, что не хочет останавливаться, а другая часть чувствует, что нужно искупаться, но теперь его нога вклинилась меж ее ногами, давя на пах, а рука Саймона легла на ее голову. Если не остановиться, скоро они дойдут до недозволенного, учитывая, что здесь общественное место. Но ей нравится мысль о том, чтобы зайти в море – оно такое нежное, очень теплое, и если здесь нельзя заниматься сексом, то можно сделать что-то другое чувственно привлекательное. На ней парные лифчик и трусики – легко сойдут за бикини. А что намокнут – какая важность? Она может вернуться домой без них, и никто не узнает.
– Хорошо. – Она садится, тут же стягивает юбку через колени, футболку через голову, и вот уже почти обнаженная стоит перед ним. И снова чувствует, как Саймон смотрит на нее.
– Ты роскошна, – говорит он, проводя рукой ей по спине. От пальцев Саймона по телу Анны бегут мурашки, она хочет, чтобы он снова ее поцеловал, но нет, она удержится. Волны манят.
– Кто первый! – кричит она, вскакивая и бросаясь по гальке к воде, все еще во вьетнамках. Потом сбрасывает обувь и – плюх, плюх, ПЛЮХ! – наплевать на боль в подошвах от камней – она уже в море по бедра – о-о-о! бр-р-р-р! Быстро-быстро, чтобы согреться, она заходит глубже, и вот Анна уже по пояс в воде, и – о-о-ох! – дальше, уже по плечи. Но хотя вода холодная, совсем не ледяная, как она опасалась – мягкая весна и недавняя жара согрели ее. Ее волосы плывут рядом с ней, но она держит лицо над водой, зная, что румяна размоются, а ей хочется выглядеть для Саймона как можно лучше. Карен оглядывается назад – он бежит по берегу в своих боксерских трусах, и через несколько секунд уже рядом с ней.
Она обнимает его ногами, как лягушка, и немного откидывается назад, гребя руками, чтобы остаться на плаву. Несмотря на холод, у него эрекция, и она чувствует ее и бесстыдно трет его трусы ладонью.
Он снова приподнимает брови, улыбается и стонет:
– О-о-о!
Потом – вжик! – и он отплывает от нее, ныряет и выныривает с мокрыми волосами, по лицу течет вода.
Теперь она улыбается, и то подплывает к нему, то отплывает, как будто дразня. От неба над головой захватывает дыхание, там клочки облаков плывут, как сахарная вата, розовато-лиловые и сахарно-розовые над изящными белыми домами в стиле ар-деко прямо на западе. Карен не может вспомнить, когда была так счастлива.
Потом она снова в его объятиях, Саймон держит ее против волн и, да, м-м-м, они целуются, и соленая вода смешивается со слюной. Анна обхватывает Саймона за шею, он держит ее за талию, и теперь ей наплевать, что здесь общественное место: никого рядом нет, и все равно никто не увидит, что происходит под поверхностью воды. Поэтому она снова обхватывает ногами его бедра и вжимается в него, нежно вращая бедрами, чтобы ритмично тереться об него, соблазняя.
Это для него слишком – или недостаточно, – и он вынимает из трусов свой член, стягивает ее самодельное бикини и – ОХ! Он в ней, она не может поверить, какая отвага, какое наслаждение – они действительно делают это – занимаются сексом в море!
Непрерывный поцелуй, пока он двигается туда-сюда; до этого у нее была пара любовников, но истинный Бог, ни с кем ей не было так хорошо, ни с кем она так совершенно не сливалась, как с Саймоном. Это, конечно, лучшее ощущение в этом мире, прямо сейчас, и она не может вообразить ничего лучше.
То, что вдали по прогулочной дорожке ходят люди, лишь добавляет возбуждения – это непередаваемое ощущение! По всевозможным причинам они не должны заниматься тем, чем занимаются, но, черт возьми, должны, да, да, должны, непременно, непременно должны…
