Потом, на гальке, Саймон с шумом откупоривает розовую шипучку, и они пьют вино прямо из бутылки.
Он смотрит, как Карен жадно глотает, и она знает, что это выглядит сексуально, и ей все равно. Ее даже возбуждает это, хотя в действительности уже невозможно возбудиться больше.
– Подожди, – вдруг говорит Саймон, – я схожу в машину, – и прежде чем она успевает спросить, зачем, он уже встал и быстро, почти бегом, устремился к машине.
Вскоре он возвращается, запыхавшись.
– Я взял это с собой, чтобы заснять нашу программу. – В его руке фотоаппарат.
– О, не надо, пожалуйста, не надо, – протестует Карен, загораживаясь рукой.
Но он не обращает внимания и делает несколько снимков.
– Теперь моя очередь, – говорит она. – Иди сюда. – Она дергает его к себе. – Я хочу сняться вместе.
– Как ты это сделаешь? Тут нет таймера.
– А вот так, – возражает она и вытягивает фотоаппарат на руке как можно дальше, потом кладет голову Саймону на плечо, улыбается и – ЩЕЛК! Момент схвачен.
Теперь она смотрит на нее, на эту фотографию.
У него мокрые волосы, они вьются на лбу, ни намека на седину, а ее волосы прядями падают на плечи, невероятно молодая кожа блестит в последних лучах дня. Она ближе к объективу, подбородок поднят, глаза скошены, ее улыбка – это улыбка женщины, только что занимавшейся любовью. Он доволен, как кот, наевшийся сметаны.
Даже теперь, через двадцать лет, она ощущает соленый вкус морской воды.
Она где-то читала, что воспоминания подобны струйкам воды на камне. Чем чаще вспоминаешь, тем глубже они запечатлеваются в памяти, поэтому самые сильные остаются крепче всего, навсегда.
Тот день врезался в ее память, как железная дорога в скалу, и какое-то время казалось, что она не может думать ни о чем больше. Как будто какие-то химические компоненты в ее мозгу решили вымести все ее мысли и перенести в другое место, где волны шевелят гальку, ветер носит чаек, а в небе тает инверсионный след самолета.
Ладно, хватит.
Сосредоточься, Карен, сосредоточься.
Чем она занята?
Ах, да, высматривает Анну. Карен живет на холме, ей видна вся улица от залива. Анна должна зайти с какой-то женщиной, с которой познакомилась в поезде, ее зовут Лу, но опаздывает, что для нее нехарактерно.
Торопливо, злясь на себя, что позволила себе такую ностальгию, Карен прячет фотографию обратно в туалетный столик и торопливо вытирает слезы.
Это произошло снова, и опять в поезде. Неожиданные потоки слез.
Только что Анна была в порядке, читала вечернюю газету. На работе она держала себя в руках, потом поговорила с Биллом, своим коллегой, они ехали вместе до Хевард-Хита, где он пересел на Уортинг – она даже умудрилась без слез немного рассказать ему про Саймона. Проехала Уивелсфилд и Берджесс-Хилл, сосредоточившись на кроссворде. Но потом, у Престон-Парка, плотина рухнула. И она не знает, когда внезапный поток слез остановится, куда он течет и какие разрушения и обломки оставит за собой. И к тому же через пятнадцать минут ей нужно быть у Карен. Она не хочет, чтобы Карен увидела ее в таком виде. Она даже договорилась заранее встретиться с Лу, чтобы они смогли провести какое-то время вместе до прихода к Карен. Она должна быть при Карен сильной.
Анна выходит из поезда, слезы льют рекой. Хотя она не издает ни звука, но знает, что люди смотрят на нее, однако слишком расстроена, чтобы беспокоиться, что подумают другие. Она сворачивает от вокзала направо и поднимается вверх, в глазах все расплывается, но она знает дорогу. Она понимает, что причина слез – в печали по Саймону, но ничего не может поделать: все ощущается таким безрадостным. Ей отчаянно хочется побыть с кем-то, ей не вынести этого одной, она так подавлена.
По пути к Карен ей придется зайти домой, и она осознает, что Стив, наверное, будет дома. Он уже закончит работу, а что ей сейчас надо – это чтобы кто-то ее обнял, добрые крепкие объятия, которые высушат все слезы, как каток выжимает воду из мокрого белья. И тогда, пожалуй, в ней найдутся силы, чтобы пойти к Карен.
Она поворачивает ключ в замке и окликает Стива из прихожей. Но, в отличие от другого вечера, когда она ощутила в квартире запах спагетти по-болонски и услышала слова утешения, сейчас ей отвечает тишина.
Она заходит в кухню.
Стива нет.
Он, наверное, в пабе. Сначала она сердится, а не печалится, но потом ее снова охватывает жалость к себе, и она садится за кухонный стол, даже не сняв пальто, и рыдает.
Теперь Анна уже не сдерживается, она сама напугана силой и глубиной своего отчаяния. Слезы как будто выворачивают ее наизнанку, она ревет и икает, как ребенок. Сейчас она плачет не о Саймоне, Карен, Молли, Люке, Филлис, Алане или ком-то еще, она плачет о себе.
Анна всегда сознает, что нужно быть сильной, рассудительной, веселой, сообразительной, но сейчас не чувствует в себе ничего подобного. Она понимает, насколько она слаба, ранима, слаба, уязвима… Она хочет, чтобы ее кто-нибудь пожалел. И одновременно ее гложет очень плохое предчувствие: она сознает, что смерть Саймона высветила беспощадным светом ее собственные жизненные обстоятельства, и ей все больше не по себе от того, что открылось. Так, извращенным образом, она решает проверить свою интуицию (в конце концов, хуже от этого не будет), берет телефон и набирает номер.
Через несколько гудков он отвечает.
– Стив?
– Да.
– Это я, Анна. – Она слышит фон голосов, смеха, музыки.
– Знаю. Твоя глупенькая мордочка высветилась у меня на экране. – Она сразу понимает, что он выпил. Не пьяный, еще нет, но все идет к этому. Она слышит это по его голосу: он говорит слишком медленно, словно приходится больше обычного думать о том, что говорит. И фразу «глупенькая мордочка» в трезвом виде он не употребляет. Ее подозрения подтверждаются, и она в ярости.
– Ты где?
Пауза. Он знает, что она догадывается, где он находится, и не хочет признаваться, но у него нет выбора. Наконец, он сдается:
– В «Чарминстерских гербах».
Это рядом.
– Понятно. Ты уже давно там?
– Нет, только что пришел. – Она знает, что он врет. – А что? Ты сама где?
– Дома.
Снова пауза. До пьяного человека дольше доходит информация.
– Но ты, кажется, собиралась к Карен?
– Собиралась, но пришла домой.
– Почему?
– Почувствовала себя несчастной.
Могла бы добавить, что и сейчас чувствует себя так же. Анна хочет узнать, как долго Стив будет переваривать эту информацию – вызывает его на откровенность.
– Ясно.
– Я думала, ты обнимешь меня.
– Понятно.
Но ничего ему не понятно. Он не может понять. Он ничего не может понимать, когда пьет. А начав, не может остановиться, поэтому нечего рассчитывать на его объятия. За них придется расплатиться, выслушивая оскорбления, а Анна не хочет платить такую цену.
И вдруг…
– Хочешь, чтобы я пришел домой? – предлагает Стив.
Она знает, что ему не хочется.
– Это не важно.
– Я приду, если хочешь. – Она снова слышит, как медленно он выговаривает слова.
– Нет, все хорошо, – быстро говорит Анна. – У меня нет времени тебя ждать. Если бы ты был дома – но тебя нет. Я и так опоздала. Не беспокойся. Увидимся позже. – Теперь ей хочется только одного: прекратить разговор. – Пока. – Она нажимает кнопку отбоя.
Пару минут Анна сидит, глядя на лежащий на столе телефон.
Она была права. Где он, Стив, когда ей больше всего нужна его забота? Да, иногда он поддерживает ее, но не теперь, и далеко не всегда. И все чаще ей кажется, что это даже лучше, если его нет поблизости.
Анна устала плакать, и вдобавок ей придется как-то разбираться со своим разочарованием в Стиве. Иногда она задумывается, не идет ли ее совместная жизнь со Стивом вразрез со здравым смыслом: перевешивает ли физическая тяга к нему тот факт, что он ей не пара в эмоциональном, финансовом, да еще вдобавок и социальном отношении? В глубине души она понимает, что некоторые ее подруги не одобряют ее выбора и беспокоятся о ней. Карен и Саймон намекали ей, а другие слишком тактичны, чтобы сказать, но она это чувствует. Как струя холодного воздуха из окна: его не видно, и все же чувствуется. Анна отдалилась от тех, кто вызывал у нее чувство неловкости, с другими видится без Стива, потому что лучше себя чувствует без висящего в воздухе молчаливого неодобрения. И все же люди воспринимают друг друга по-разному, и некоторые из ее друзей вполне ладят со Стивом. Определенно одна-две из ее подруг говорили, что находят его физически привлекательным. И в то же время она ощущает: некоторые считают, что она могла бы «найти лучше», чем рабочего; другие завидуют, что он на несколько лет ее моложе и может выполнять полезные работы по дому.
