Он снова превратился в психотерапевта, и мы перестали быть друзьями, сидящими на диване. Мне хочется снова привлечь его к себе, но я боюсь переступить черту. Я думаю о том, как поцеловала его, когда уходила, и вспоминаю выражение его лица, на котором были написаны желание, обида и гнев.
– Мне кажется, что теперь, когда ты рассказала мне свою историю, тебе надо постараться разыскать Мака. Чтобы поставить на прошлом точку и перевернуть эту страницу.
Я предполагала, что он это предложит.
– Не могу, – говорю я. – Не могу.
– Просто подумай об этом.
– Не могу. А если он по-прежнему ненавидит меня? Что, если это вдруг оживит прошлое? Или он пойдет в полицию?
Что, если – я не могу произнести это вслух даже шепотом – он расскажет Скотту, какая я на самом деле? Камаль качает головой:
– Возможно, он вовсе не ненавидит тебя, Меган. И никогда не испытывал ненависти. Возможно, он тоже испугался. И чувствует вину. Судя по тому, что ты мне рассказала, он мало похож на человека с чувством ответственности. Он взял очень юную и очень ранимую девушку и оставил ее одну, когда та нуждалась в поддержке. Возможно, он понимает, что ответственность за случившееся лежит на вас обоих. И сбежал именно от этого.
Не знаю, действительно ли он так считает, или просто говорит это, чтобы мне стало легче. Но только это неправда. Я не могу перекладывать свою вину на него. Она целиком и полностью лежит на мне.
– Я не хочу принуждать тебя делать то, чего ты сама не хочешь, – говорит Камаль. – Я просто предлагаю тебе подумать о том, что встреча с Маком может пойти тебе на пользу. И не потому, что ты ему что-то должна. Понимаешь? Я считаю, что это он должен тебе. Да, ты виновата, и это факт. Но он тебя оставил. Ты была одна, до смерти перепугана и вне себя от горя. Он оставил тебя в доме одну. Понятно, почему ты не можешь спать. Сама мысль о сне приводит тебя в ужас: ты уснула, и с тобой произошло нечто жуткое. И единственный человек, который мог тебе помочь, оставил тебя одну.
Камаль произносит эти слова, и они кажутся вполне разумными. Он говорит так убедительно, с такой теплотой и пониманием, что я почти ему верю. Я почти верю, что есть возможность оставить все это в прошлом, вернуться домой к Скотту и начать жить, как живут все нормальные люди, не оглядываясь назад и не желая сорваться с места в поисках лучшего. Ведь нормальные люди живут именно так?
– Ты подумаешь об этом? – спрашивает он, касаясь моей руки.
Я улыбаюсь ему в ответ и обещаю. Может, даже сама в это верю, не знаю. Он провожает меня до двери, приобняв за плечи. Я хочу повернуться и поцеловать его, но сдерживаюсь. Вместо этого спрашиваю:
– Это наша последняя встреча? Он утвердительно кивает.
– Но разве нельзя…
– Нет, Меган, нельзя. Мы должны поступить правильно.
Я улыбаюсь в ответ:
– С этим у меня всегда было неважно.
– Но это в твоих силах. Ты сможешь. А сейчас иди домой. Иди домой к своему мужу.
Когда за мной закрывается дверь, я еще долго стою на тротуаре возле его дома. Мне стало легче, как-то свободней, но одновременно почему-то печальней и вдруг захотелось вернуться домой к Скотту.
Я уже поворачиваюсь, чтобы пойти на станцию, когда на тротуаре неожиданно возникает мужчина – он в наушниках, совершает пробежку, низко опустив голову. Он бежит прямо на меня, и я делаю шаг назад, чтобы не столкнуться с ним, оступаюсь на бордюре тротуара и падаю.
Мужчина продолжает бежать, даже не извинившись и не обернувшись, а я слишком напугана, чтобы закричать. Я поднимаюсь и, опираясь на машину, стараюсь прийти в себя. От внутреннего покоя, который я ощущала в доме Камаля, не осталось и следа.
Только дома я увидела, что, падая, порезала руку, а потом провела ею по губам. Мои губы измазаны кровью.
Рейчел
Суббота, 10 августа 2013 года
Утро
Я просыпаюсь рано. Слышен шум мусорной машины и мягкий стук капель дождя в окна. Жалюзи наполовину подняты – вчера ночью мы забыли их опустить. Я улыбаюсь своим мыслям. Я чувствую его сзади, теплого, сонного и с эрекцией. Я напрягаю бедра и прижимаюсь к нему. Совсем скоро он пошевелится, чтобы обнять меня и перевернуть на спину.
– Рейчел, – говорит он, – не надо.
Я холодею. Я не дома, это не мой дом. Ужас!
Поворачиваюсь. Скотт уже сидит на кровати, спиной ко мне и опустив ноги на пол. Я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь вспомнить, но в голове опять сплошной туман. Когда я открою глаза, все встанет на свои места, потому что я просыпалась в этой комнате тысячу раз, а может, и больше: вот здесь стоит кровать, и если сесть, то будут видны верхушки дубов на другой стороне улицы; слева ванная, смежная со спальней, а справа встроенные шкафы. Эта комната точно такая же, как наша с Томом спальня.
– Рейчел, – произносит он, и я протягиваю руку, чтобы дотронуться до его спины, но он тут же вскакивает и поворачивается ко мне лицом.
Он выглядит таким же опустошенным, как в тот первый раз, когда я увидела его в полицейском участке – будто его выпотрошили и оставили одну оболочку. Это такая же спальня, какая была у нас с Томом, только это спальня Скотта и Меган. Их спальня, их постель.
– Я знаю, – говорю я. – Мне очень жаль. Это было неправильно.
– Да, неправильно, – соглашается он, пряча глаза, и уходит в ванную, закрывая за собою дверь.
Я снова ложусь и чувствую, как меня охватывает ужас и в животе образуется пустота. Что я наделала? Я помню, как много он говорил, когда я приехала, и никак не мог остановиться. Он был зол на весь мир. Зол на мать, которая никогда не любила Меган; зол на прессу, намекавшую в статьях, что Меган получила по заслугам; зол на полицию, которая так ничего и не выяснила и только опорочила их обоих. Мы сидели на кухне, пили пиво, и я его слушала, а когда допили пиво, перешли в сад, и там он успокоился. Мы пили и смотрели, как мимо проходили поезда, и говорили о всякой всячине: о телевидении, о работе, о том, в какой школе он учился, – совсем как обычные нормальные люди. Я забыла, что должна чувствовать, мы оба это забыли, потому что теперь я все вспомнила. Вспомнила, как он улыбался мне и касался моих волос.
Меня словно накрывает волной, лицо заливает краска стыда. Я сознавала, что делаю. И не только не сопротивлялась, а, наоборот, всячески подливала масла в огонь. Я хотела этого. Хотела быть с Джейсоном. Хотела почувствовать то же, что и Джесс, когда сидела с ним по вечерам с бокалом вина в руке. Я забыла, что должна была чувствовать при нынешних обстоятельствах. Меня не смущало, что Джесс в лучшем случае лишь плод моего воображения, а в худшем – что ее нет вообще, а есть только Меган – забитая до смерти и брошенная гнить в лесу. Хуже того, я ничего не забыла. Мне просто было не важно. Не важно потому, что я уже начинала верить всему, что о ней говорили. Разве я сама, пусть даже на самый краткий миг, не допускала, что она получила по заслугам?
Скотт выходит из ванной. Он принял душ и смыл с себя все, что могло напоминать обо мне. Выглядит он явно лучше, но, спрашивая, буду ли я пить кофе, по-прежнему прячет глаза. Я не хотела этого, это неправильно. Я не хочу этого делать. Не хочу больше терять голову.
Я быстро одеваюсь, иду в ванную и ополаскиваю лицо холодной водой. Тушь для ресниц потекла и чернеет в уголках глаз, губы тоже потемнели. Они искусаны. Лицо и шея красные от раздражения в тех местах, которые он натер щетиной. Перед глазами всплывает вчерашняя картина: его руки на моем теле. Меня начинает тошнить, и кружится голова. Я сажусь на край ванны. В ванной комнате неубрано: грязь вокруг раковины, на зеркале следы зубной пасты. В кружке только одна зубная щетка. Нет ни духов, ни увлажняющих кремов, ни косметики. Интересно, забрала она это с собой, когда уходила, или он просто выбросил все на помойку?
Вернувшись в спальню, я ищу следы ее пребывания – халат на двери, расческу на тумбочке, гигиеническую помаду, пару сережек, – но ничего не нахожу. Я прохожу через спальню и уже собираюсь открыть дверцу стенного шкафа, как снизу раздается крик, что кофе готов, и от неожиданности я вздрагиваю.
