— Вы не оставите нас одних? — Обратилась я к мужчине.
Тот перевел взгляд на женщину, вдруг как-то обмякшую в кресле. Лицо ее резко осунулось.
— Коаксок?
— Я в порядке, Мауицо. Оставь нас.
Нелюдим бросил на меня тревожный взгляд и вышел, неслышно затворив за собою дверь.
— Она мертва, — произнесла Коаксок после небольшой паузы, глядя на ладони. — Что произошло?
— Упала с лестницы.
Меня сверлил весьма проницательный взгляд.
— Упала или ее столкнули?
— Столкнули. — Я подвинула кресло и уселась напротив.
— Так вы здесь, чтобы выяснить, кто это сделал.
— Именно. Все случилось рано утром, около четвертого би-часа. Где вы находились на тот момент?
Коаксок пожала плечами, словно вопросы об алиби это сущие пустяки.
— Здесь, спала. У меня квартирка на этом этаже, а ресторан открывается в пять. Боюсь, правда, свидетелей на моей стороне нет.
В любом случае я опрошу персонал, но, скорее всего, Коаксок была права, и никто с нею говорить в тот момент не мог.
— Вам известно, были у Папалотль враги?
Женщина вновь смотрела на ладони.
— Я не смогу вам помочь.
— Она же ваша сестра. Не хотите знать, кто с ней это сделал?
— Конечно, хочу. У меня есть сердце. Но я слишком плохо ее знала, чтобы судить, были враги, или нет. Забавно, да? Как можно разбежаться… Из Теночтитлана мы приехали вместе, думали одинаково… а теперь, двенадцать лет спустя… Мы крайне редко виделись.
Мне сделалось не по себе. А когда я последний раз говорила с родителями?.. Когда беседовала на родном языке вне рабочих часов?.. Год, два назад?
Я не могла себя перебороть. Всякий раз навещая стариков, я видела одни те же вещи: маленькую, бедную квартирку, забитую останками прошлой жизни в Старой Мешика… И всюду фотографии казненных друзей. Будто склеп. Я вновь чувствовала запах обуглившейся плоти, царивший на улицах Теночтитлана, видела своего друга Яотля, рухнувшего на землю с пулей в сердце… Он только успел выкрикнуть мое имя. И я могла лишь кричать о помощи, которая никогда не придет.
Коаксок изучала мое лицо. С трудом я пересилила себя и сказала:
— Полагаю, вы знали о любовниках сестры. — Мне никак не удавалось подобрать к ней ключик. Какое-то время она казалась отстраненной, равнодушной, а потом неожиданно надтреснутым голосом заговорила, и слова, похоже, давались ей с огромным трудом.
— Да, за ней шла эта дурная слава. Это моя вина, все, что случилось. Я должна была видеться с нею почаще. Должна была интересоваться…
Я не перебивала. Ни с одной из сестер мне не довелось завести знакомство, да и самой себе мой совет показался бы сущим лицемерием.
— Когда вы виделись в последний раз?
— Шесть дней назад. Мы вместе обедали, я, она и Мауицо.
Мауицо походил на сверстника Коаксок или был чуть старше.
— А он вам кто?
— Друг семьи. — Лицо женщины сделалось непроницаемым.
Что-то подсказывало мне, что можно расспросить о Мауицо больше, но я вряд ли получу правдивый ответ. Так что я решила дождаться более подходящего момента.
— И она не показалась вам расстроенной?
Покачав головой, Коаксок пошарила в ящике стола и вынула оттуда тонкую трубку из черепашьего панциря. Дрожащей рукой набила ее. Прежде чем ящик был задвинут, в глаза мне бросилась старая фотография, выглядывавшая из-под кипы бумаг: молодой мешика в одеждах благородного сословия.
Раскуривала трубку Коаксок не спеша. Запах цветов и табака наполнял офис.
— Нет, расстроенной она мне не показалась. Она тогда работала над новой голограммой, это был заказ из администрации префекта. Папалотль очень гордилась оказанной ей честью.
— Вы эту голограмму видели?
— Нет. Знаю только, там должны быть лебедь и колибри, символы Сюйя и Старой Мешика. Но мне не известно, что за текст и музыка там звучат.
— Мауицо знает?
— Мауицо? — Коаксок очень удивилась. — Сомневаюсь, но спросите его сами. С ним Папалотль была более близка, чем со мной.
