волчихой.
Убить — да, но существовать с девчонкой бок о бок — ни за что!
Разумеется, все помалкивали…
Волчица и так знала отношение оборотней к своей дочери и на мнение стаи плевала. Ночами она затаивалась в снегу и следила за сиротливым домом и её защитником.
А отец крошки, будь он проклят, никогда под покровом тьмы не отдалялся от своего чада!
Днём человек-волк вел хозяйство спокойно: царство света и на километр не подпустит монстров к избе.
Охота, лесозаготовка и некий вид сталкерства сделались тремя основными его занятиями. Вернее, тремя средствами. Главной обязанностью была забота о любимой дочери. Все свободные часы и минуты отец посвящал ей.
Он усаживал её к себе на колени, перед колышущимся огоньком печи, и они вместе листали и читали книжки, разглядывали красочные картинки и оживляли в своём воображении эти весёлые, бесхитростные истории. Вместе они рисовали. Она — для него, неумело и робко; он — для неё, искусно и много. И только самое светлое и доброе. А иногда они расставляли на полу мягких игрушечных зверят и разыгрывали милые и забавные сценки. Отец создавал для героев уморительные голоса и сюжеты, над которыми они вдвоём тешились. Глаза дочери даже слезились от смеха. Когда девочка обнимала отца и целовала в колючую щёку, радуясь, что всё закончилось хорошо и не могло закончиться иначе, он тоже плакал — от боли, которую причиняло оборотню её сияние, — но лишь крепче прижимал к себе девочку.
А она совсем не пугалась его мохнатого и зубастого облика. Но в последнее время спрашивала порой, проводя пальчиками по серой волчьей шерсти:
«Пап, а почему ты такой… смешной?» — и, быстро отдёргивая руку, опускала глазки, то и дело любопытно поднимая их на отца в ожидании ответа.
И он, уже успокоенный тем, что девочка называет его смешным, а не страшным, отвечал ей:
«Потому что я снюсь тебе, родная.»
Малютка переставала крутиться влево и вправо, стоя на месте, как это присуще детям. Шальные пружинистые волосы и юбочка прекращали кружиться; личико обретало удивление, задумчивость, на мгновение даже грусть…
«Значит, домик и собачка тоже снятся? И снег тоже? И зверятки, да?» — спрашивала она с тем же интересом, снова по-ребячьи повертевшись.
«Да, солнышко,» — кивал отец.
Дочка, поразмыслив, разглядывая потолок, вдруг становилась серьёзной.
«Тогда я хочу проснуться!» — требовала она.
На это оборотень опускался на пол, обхватывал обеими руками колени и утыкался в них мордой, уныло свесив уши и тихонько подвывая. Растроганная девочка бросалась к нему и спрашивала, почему он опечалился.
«Мне будет одиноко без тебя! — горевал он. — Тебе невесело со мной, да?»
«Очень весело! — спешила она успокоить его, заключала в хрупкие объятия и гладила по косматой голове. — Бедненький! Ты обиделся, да? Не плач, пожалуйста! Ну… Ну, хочешь, я буду навещать тебя и играть с тобой!»
«Правда? — улыбался он и вытирал слёзы мучений, которыми опаляло всё то же немеркнущее сияние дочери. — А давай… Давай, ты станешь просыпаться по вечерам. И там, в твоём настоящем мире как раз будет утро. А вечером снова засып
«Да! — звенела она весенней капелью и опять кидалась к нему на шею. — Пап, а почему ты сейчас плачешь?»
«От радости, душенька моя!.. Только от радости!.. — всхлипывал он, едва усмиряя крик. — Скажи, ласточка… А то, настоящее, какое оно?»
«Ой, папа, там так светло! Так тепло! — восторженно щебетала она и загибала пальчики, пересчитывая все блага того, доступного лишь ей мира, и тут же весело и беспечно сбивалась со счёта. — Там ручейки, берёзки, полянки с цветочками, кузнечики… Там, там… Там воробышки… и радуга после дождика! Там ты, папа, только не пушистый, а такой… Там мама! Мы обе с ней в красивых платьях. И мы все вместе, втроём, водим хороводы. Нам хорошо!»
Отец рыдал на маленьком плечике дочери, выдавив лишь, что это от счастья. Он ненавидел себя за такое, но ничего не мог с собой сделать. А она жалела его, обвивала нежными ручками и никак не понимала, почему папа просит у неё прощения…
Около недели назад случилось событие, предрешившее судьбу всех уцелевших от оборотней и от самой мутации.
Наступила вечная ночь…
Это медленно и легко сводило с ума, потому что было полнейшим абсурдом с астрономической точки зрения и толкованию не подлежало. Неужели Земля перестала вращаться вокруг оси? Бред! Какая сила спровоцировала это? Подобной не существует в природе!
А какая же тогда сила исковеркала всех людей и похоронила планету в снегу?..
Может, солнце вообще погасло, и ночь сейчас везде, а луна блестит сама собой?.. Всё перемешалось. Не от чего было оттолкнуться с уверенностью.
«Нет, солнце ещё горит! По крайней мере, его крохотная часть…» — внушал себе отец и тем спасал себя.
Он ждал света сутки… Ждал двое… Не видел более ни зари, ни заката. Потом упустил течение времени от нахлынувшего безумия, за грань которого едва не шагнул.
А для оборотней настали благодать и раздолье. Они победили. Не пройдёт и месяца, как будет изничтожен последний человек.
Во мраке начался передел территорий. Южная стая, уже не привязанная к своим укрытиям, разгромила Северо-Западную и присоединила её к себе. И теперь этот кулак достиг старенького домика и наглухо зажал его вместе с обитателями. От еды и дров отец и дочь оказались отрезаны. Их дни, а точнее, ночи, были сочтены…
Незадолго до затмения отец на охоте убил из самострела волка. Нет, не оборотня, а волка! Настоящего, с тёплым мясом! Разве что чудо сохраняло зверю жизнь до той поры. Им они сперва и питались. Но когда есть в доме стало нечего, отец совершил жуткое деяние, за которое мучительно расплачивался на суде совести в чёрной кладовой, пока дочка спала …
Девочка спрашивала за обедом, куда исчезли солнышко и собачка.
«Наша Лейда ушла искать солнышко, — ласково отвечал отец. — Не волнуйся, милая. Она вернётся вместе с ним. Ты только жди и верь, слышишь! Только жди и верь! И не тревожься за неё. Ведь это только сон, не забывай!»
«Грустный сон… — бормотала малютка. — В нём холодно и зверюшки сердитые. Пап, а почему они сердитые?»
«Они болеют, доченька. Им плохо.»
«Бедные! Пап, а давай их вылечим! Ну, пожа-а-алуйста! — девочка выскакивала из-за стола и повисала у оборотня на ноге. — Ну пожалуйста, пап!»
«Их слишком много… — шептал отец. — Но ты справишься, я знаю. Ты у меня умница! Ты вылечишь их… Когда вырастешь… Обещаешь?»
«Да! — подпрыгивала она от радости. — Обещаю, папочка!»
Отец улыбался, касался пальцем её носика и, раздираемый изнутри болью и презрением к себе, произносил с величайшим трудом:
«А теперь кушай, родная… А то не вырастешь!»
Не мог же он сказать дочке, что Лейда сейчас лежит в её тарелке, спасая хозяйку от голода!
Близился час, когда оборотни должны были атаковать хижину. Чего-то они выжидали…
