Мы распрощались, и я устало побрел в свою спальню, где меня уже давным-давно ждала жена. Она была уже на восьмом месяце, в конце ноября должна была родить. Переносила она беременность довольно легко, по крайней мере никаких гестозов у нее не было. Но уже сейчас Ирка кричала, чтобы я и не думал в родах соваться со своей помощью, что все, что надо, будут делать повитухи.
Я особо с ней не спорил, так как знал совершенно точно, что, если будет нужно, приду и буду делать все сам, без повитух. Но на всякий случай с двумя повитухами я отдельно занимался и рассказывал все то, что еще сам помнил из акушерства. Мало ли, пригодится это в будущем.
– Сережа, ну что ты так долго! – с упреком прошептала мне Ира, нагибаясь, чтобы снять мне обувь.
– Ира, тебе сколько уже было сказано: не лезь, сам разденусь, тяжко тебе это сейчас.
В ответ у нее ручьем потекли слезы:
– Я что, тебе уже не жена, что мне теперь, даже помочь тебе нельзя?
– Жена, жена, – сказал я, погладив по голове и поцеловав в губы, – и помочь можно, но вот разденусь я сам.
Завтрашний день был у меня знаменательным – он венчал мои годовые труды по устройству лекарской школы. Конечно, это была не первая школа в Русском царстве, были немногие небольшие костоправные школы при монастырях, где обучались монахи и послушники. Но сейчас это была именно государственная школа, финансировавшаяся из казны. И я планировал обучение в этой школе уже на более высоком уровне, чем все это делалось прежде. У меня была еще одна мысль насчет этой школы – что ее небольшая монастырская больница в будущем станет первой базой, клиникой для будущих студентов медицинского факультета университета. А мои первые ученики станут первыми преподавателями для этих студентов и, обучая с самого начала своих учеников, сами сумеют совершенствовать свои знания. Как будут обстоять дела на других факультетах, я пока не задумывался. Жизнь давно меня приучила, что надо решать все проблемы по мере их поступления и переживать о том, чего, возможно, никогда не будет, – лишняя трата времени и нервов. Но хоть я так и старался думать, все равно долго не мог уснуть.
Утром еще было темно, когда я в сопровождении охраны уехал в Сретенский монастырь. Сегодня в этом обычно спокойном и тихом месте было шумно. Конечно, не каждый день здесь встречали сразу царя и митрополита. Архимандриту было не до меня, он только суетливо, на бегу перекрестил всех нас и куда-то умчался, на ходу крича что-то своим молчаливым спутникам. Я заметил десятка два крепких монахов: в доспехах под рясами, они незаметно разошлись вдоль монастырских стен. На колокольне кроме звонаря также стояла пара монахов. Еще через час прибыли царские телохранители во главе с Ивашкой Брянцевым, два его лучника сразу полезли на колокольню. Брянцев поздоровался со мной и с озабоченным видом сказал:
– Ну, Сергий Аникитович, ты когда мне речь тогда закатил, как царя оберегать надо, я покой потерял, ведь даже и не думал, что так легко можно человека жизни лишить. Зато теперь, как куда едем, я не всех своих молодцов одеваю как раньше. Они уже сейчас незаметно по толпе шныряют и все выглядывают, кто чем озабочен. Ежели кто не понравится, сразу такого прихватывают и волокут в сторонку – там осмотрят и решат, что с ним делать. Сегодня хоть хорошо, стены монастырские высоки, а рядом ни одного здания высокого нет, кроме колокольни, ну там мои лучшие стрелки сидят.
Зазвонили колокола, и в широко распахнутые ворота монастыря въехал возок с митрополитом. Не успели мы поприветствовать Антония, который на удивление хорошо выглядел, как появилась царская процессия. Сегодня это, конечно, не был по-настоящему торжественный выезд, и поэтому обычного для этого количества народу и праздничных одежд не было, но и этих сопровождающих хватило, чтобы до отказа заполнить большой монастырский двор.
Иоанн Васильевич легко спрыгнул с коня и подошел ко мне. Все вокруг опустились на колени, только я и митрополит остались стоять, архимандрит также встал на колени, но я только низко поклонился царю. Иоанн Васильевич с этого лета уже совсем неплохо вновь мог ездить верхом. А ведь еще в прошлом году он делал это с большим трудом, так что мои акции в его глазах стояли высоко.
– Ну, Щепотнев, приехал я посмотреть, как у тебя тут дела, куда мои деньги потрачены.
– Великий государь, все готово. Вот только владыка Антоний освятит пристройку эту, которую в сем году возвели, – и покажу я тебе все, что пожелаешь.
Антоний, стоявший рядом со мной, с достоинством поклонился царю и спросил, обращаясь к отцу Кириллу:
– Все ли готово к чину освящения?
Отец Кирилл, весь в испарине от волнения, отвечал:
– Да, владыко, все готово. Вот и место приготовлено для молебна водоосвящения.
Антоний подошел туда, поднося крест счастливцам, которые успели пробраться поближе, для целования, затем он встал рядом со столом, на котором стояла чаша для водоосвящения, и начал молебен. По его окончании процессия во главе с ним пошла вокруг пристройки, Иоанн Васильевич, как примерный христианин, шел смиренно вместе с нами. Монахи, шедшие рядом, несли несколько икон с изображением Спасителя. Окропив святой водой весь новострой, Антоний и мы вслед за ним вошли в открытые настежь двери, митрополит тщательно окропил святой водой все помещения школы и после этого вышел на улицу. Но суета не утихала. После чина освящения все присутствующие подходили для целования креста и получения благословения митрополита. В итоге церемония заняла почти полдня.
После этого я уже пригласил царя более подробно осмотреть все помещения школы и типографию. При осмотре внимание Иоанна Васильевича, конечно, привлекла химическая лаборатория: он бывал в дворцовой аптеке и смотрел лабораторию Арента, но такого еще не видел. Острый ум царя быстро вникал во многое, но все равно, когда он брал в руки изящные стеклянные реторты, колбы и змеевики, сделанные у меня в вотчине, в его глазах я видел удивление и радость.
Ближним боярам, которые следовали за ним и с подозрением оглядывали все вокруг, он сказал:
– Вот покуда вы все козни друг другу строите да меряетесь, у кого место выше, Щепотнев делом занят. Видите, какие вещи у него в вотчине розмыслы делают.
Но больше всего он был доволен типографией. Когда мы туда зашли, работа шла полным ходом. Все попадали на колени и лишь после окрика государя опять взялись за дело. К нам подошел Андроник Невежа и опустился на колени перед царем. Тот смотрел на него, видимо пытаясь вспомнить этого человека.
– Так ты ведь Тимофей Невежа, который с Печатником работал, когда «Апостола» напечатали?
– Истинно так, великий государь, – сказал Невежа, благоразумно не глядя на царя и не вставая с колен.
– Показывай тогда, Тимофей, что вы сейчас делаете.
– Так вот, великий государь, вон там монаси с молитвой листы Библии набирают. Вот тут лежат гравюры на дереве, художниками вырезанные, тоже для книги святой. Погляди, мы к твоему приезду для пробы несколько листов отпечатали.
Он встал с колен и, подойдя к большому столу, взял с него несколько листов плотной бумаги и протянул царю. Мне было видно, как вытянул шею Антоний, стараясь разглядеть из-за высокой спины царя, что написано на листах. Я кивнул Тимофею на Антония, и Невежа, сняв со стола еще пару оставшихся листов, с поклоном протянул их митрополиту. Митрополит и государь стояли молча, читая четкие строки типографского текста. Отпечатанные на хорошей голландской бумаге, с заглавными буквами цвета киновари, эти оттиски нравились даже мне, видевшему гораздо больше присутствующих. Антоний читал, беззвучно шевеля губами, потом он протянул прочитанные листы обратно Тимофею и молча ждал, когда закончит чтение царь, видимо стесняясь раньше него высказывать свое мнение.
– Щепотнев, я смотрю, не хуже, чем у Федорова, получается. Лепо, даже очень. А что же дальше не печатаете?
– Иоанн Васильевич, хочу весь текст вначале набрать. И чтобы художники все гравюры сделали. Но самое главное – нет у нас пока бумаги своей хорошей. Надо будет голландскую покупать либо самим делать учиться. Но теперь есть у тебя астролог Тихо Браге, знаю я, что у него в Дании своя бумажная мануфактура была, зело хорошую бумагу она делала. Я вот думаю, что в следующем году сможет он и у себя на землях, тобой данных, такую мануфактуру устроить, и бумага для книг святых у нас делаться будет.
