Я ткнула пальцем через плечо в спальню.
— Там раздевайтесь!
Он стал расстегивать рубашку.
— Слышите, что я сказала? Туда идите!
Он вытащил рубашку из штанов, расстегивая последние пуговицы по дороге ко мне. Кожа на его груди была более яркой, чем рубашка. Он был похож на человека, потому что накачался кровью, в том числе и моей. Высохшие потеки несколько портили бледное совершенство тела.
Я ожидала, что он попытается меня поцеловать или предпримет что-нибудь в этом роде, но он прошел мимо. Рубашка на спине была коричневой от засохшей крови. Он снял ее со звуком рвущейся ткани, уронил на ковер и скрылся в ванной.
Я глядела ему вслед. У него на спине были белые шрамы. По крайней мере так мне показалось. Он оставил дверь открытой, и я услышала, как льется в ванну вода.
А я села в кресло, не зная, что мне делать. Вода бежала долго, потом стало тихо, потом послышался плеск. Он влез в ванну. Не закрыв за собой дверь. Ничего себе!
— Ma petite! — позвал он.
Я сидела, не желая шевельнуться.
— Ma petite, я знаю, что вы там. Я слышу ваше дыхание.
Я подошла к двери, очень стараясь не заглядывать внутрь. Прислонившись к стене, я скрестила руки на груди.
— Что вам нужно?
— Здесь нет чистых полотенец.
— И что я по этому поводу должна сделать?
— Не могли бы вы позвонить горничной и попросить принести?
— Наверное, могла бы.
— Спасибо, ma petite.
Я пошла к телефону, злясь на него, на себя, на весь свет. Он же знал, когда залезал в воду, что там их нет! Я тоже могла бы знать, но я с таким вниманием слушала плеск воды, что забыла.
На себя я злилась не меньше, чем на него. Он всегда был хитрый сукин сын, и надо было мне быть повнимательней. Я торчала в номере отеля, который по всем параметрам предназначался для новобрачных, а в ванне лежал голый и намыленный Жан-Клод. После того как я видела то, что было с Джейсоном, не должно было бы быть особого сексуального напряжения в воздухе, а оно было. То ли привычка, то ли Ларри прав: я не верю, что Жан-Клод — разложившийся труп.
Я попросила принести полотенца.
Служащие с удовольствием согласились. Никто не стал ворчать насчет времени. Никто ни о чем не спросил. Всегда можно понять, сколько платишь за номер, по тому, насколько мало ворчит обслуга.
Горничная принесла мне четыре больших мохнатых полотенца. Я посмотрела на нее, размышляя. Можно бы заставить ее отнести полотенца Жан-Клоду.
— Мэм? — спросила она.
Я взяла полотенца, сказала «спасибо» и закрыла дверь. Никак нельзя было показывать посторонней женщине, что у меня в ванне сидит голый вампир. И даже, может быть, дело было не в том, что он вампир. Хорошие девушки не пускают к себе в ванну голых мужчин в четыре с чем-то часа утра. Может, я не была хорошей девушкой. Никогда не была.
Возле двери в спальню я замялась. Там было темно. Свет шел только из ванной, продолговатым прямоугольником падая на ковер.
Я прижала полотенца к груди, сделала глубокий вдох и вошла в комнату. Отсюда была видна ванна, но, к счастью, не полностью. Только белый фаянс и пузырчатая пена. И при виде ванны с пеной напряжение у меня в плечах чуть ослабло. Пена — она много грехов может скрыть.
У двери в ванную я остановилась.
Жан-Клод лежал, прислонившись к стенке ванны. Черные волосы намокли и были уже явно вымыты. Пряди прилипли к голым плечам. Руки свободно лежали на краях ванны, голова отдыхала на черном кафеле стены. Свесилась бледная рука, будто за чем-то тянулась и передумала. Глаза закрыты — два темных полумесяца на бледных щеках. Бисеринки воды держались на лице и на той части тела, что была видна. Он, казалось, почти заснул.
Из горы пузырей вдруг показалось колено — неожиданный проблеск голой мокрой кожи. Жан-Клод повернул голову и открыл глаза. Полночная синева их, казалось, стала темнее. Может быть, дело в том, что от воды его волосы тоже казались темнее и тяжелее.
Я коротко вздохнула и сказала:
— Вот полотенца.
— Вы их не могли бы положить вот сюда?
«Вот сюда» — это было на унитаз, который стоял достаточно близко к ванне, чтобы можно было дотянуться.
— Я положу их на край раковины.
— Я все водой заляпаю, когда буду их доставать, — сказал он голосом совершенно нейтральным, без вампирских трюков, почти без интонации.
Он был прав, а я вела себя глупо. Он не схватит меня и не изнасилует. Если бы он этого хотел, мог бы уже много лет назад.
Я положила полотенца на крышку унитаза, глядя куда угодно, только не в сторону ванны.
— У вас должны быть вопросы о сегодняшней ночи, — сказал он.
Я подняла на него глаза. Вода на голом теле отражала свет, как ртуть. Пузыри полопались на груди, один как раз под соском. Меня неудержимо тянуло стряхнуть эти пузыри. Я отступила к дальней стене.
— Не в вашем стиле предлагать ответы, — заметила я.
— У меня сегодня великодушное настроение. — Голос его был похож на голос засыпающего.
— Если бы вы не сидели голым в пенной ванне, вы бы предложили мне ответы на вопросы?
Он улыбнулся — быстрой знакомой улыбкой.
— Может быть, и нет, но если я должен удовлетворить ваше жадное любопытство, почему бы не совместить это с некоторым удовольствием?
— Удовольствием для кого?
— Для нас обоих, если вы согласны это признать.
Это замечание вызвало у меня улыбку, а я не хотела улыбаться. Я не хотела радоваться, что вижу его мыльного и мокрого. Я хотела бояться его — и боялась, но при этом я его хотела. Хотела провести пальцами по мокрому телу, коснуться того, что там под этой пеной. Я не хотела близости — этого я себе с ним даже представить не могла, но мне хотелось посмотреть, потрогать. И за это я на себя злилась. Он же труп; неужели то, что я этой ночью видела, меня не убедило?
— Вы хмуритесь, ma petite. Почему?
— Я спрашивала вас, не иллюзия ли те разложившиеся вампирши. Вы сказали нет. Я спросила вас, реальна ли ваша форма, и вы сказали «да». Вы сказали, что обе формы реальны.
— Это правда, — ответил он.
— И вы — разложившийся труп?
Он погрузился ниже в теплую пенистую воду, окунул руки, и над водой осталась только голова.
— Среди моих форм такой нет.
— Это не ответ.
Он поднял из воды бледную руку, держа ком пены, как снежок.
— Существуют разные вампирские способности, ma petite, вы это знаете.
— Какое это имеет отношение?
Он поднял вторую руку и стал перебрасывать пену с руки на руку.
— Янош и его две спутницы — вампиры другого типа, не такие, как я. Не такие, как большинство из нас. Они куда более редкие. Если вы когда-нибудь увидите меня в виде разложившегося трупа, это будет значить, что я окончательно мертв. Они могут разлагаться и формироваться снова, и потому их куда труднее убить. Единственный надежный метод — огонь.
— Вы мне добровольно выдаете кучу информации. Зачем?
Он опустил руки в воду, смывая пену. На теле остались следы пузырей.
— Может быть, я боюсь, что вы подумаете, будто то, что случилось с Джейсоном, могло бы случиться и с нами.
— Эту теорию мы никогда не проверим.
— Вы так уверенно говорите, — сказал он. — Ваше вожделение наполняет воздух, и вы все же искренне верите, что мы никогда не будем вместе. Как вы можете хотеть меня почти так же сильно, как я хочу вас, и в то же время так твердо верить, что мы никогда не узнаем тел друг друга?
На это я не могла найти нужного ответа. Я села у стены, подтянув колени к подбородку. Переместив пистолет поудобнее, я сказала:
— Просто мы не будем этого делать, Жан-Клод, никогда не будем. Я не могу.
Где-то в душе я об этом жалела, но далеко не всей душой.
— Почему, ma petite?
— Секс — это доверие. Чтобы иметь с кем-то близость, я должна ему доверять. Вам я не доверяю.
Он посмотрел на меня синими-синими глазами, сногсшибательно красивый и мокрый.
— Вы ведь говорите искренне.
