– Это скучно, – буркнул Гэвин и потопал к себе в комнату.
– Кстати, о мусоре, – подал голос сидевший за кухонным столом отец. – Когда этот Христосик собирался прийти?
Ну, почему все сегодня действуют мне на нервы, как сговорились?!
– Пап, его зовут КАРТЕР. Перестань ослоумничать. Он явится сюда, как только проснется.
Отец нарочитым жестом поднес к глазам запястье, даром что на нем даже часов не было.
– Уже 12:48. Что за лежебока этот парень?
Отшвырнув посудное полотенце, я повернулась к отцу: мои глаза метали молнии.
– Папа, он работает в ночную смену. Мы об этом уже говорили. Еще одно твое замечание по этому поводу, и я меняю твой статус в «Фэйсбуке» на «Дедуля на прокачку».
Я подошла к холодильнику и принялась добавлять кое-что в свисавший с него список необходимых закупок, старательно отводя взгляд от часов. Что скрывать: мне не терпелось увидеть Картера.
Я по самые уши увязла в подготовке грандиозного открытия, а Картер много работал сверхурочно, так что мы с ним не виделись с того самого ужина, считай, больше недели назад. Зато болтали по телефону, а еще он несколько раз звонил, чтобы поговорить с Гэвином, отчего мое сердце совсем растаяло.
Воспоминания о том, чем мы занимались в кладовке бара, подвигли меня на успехи в выполнении домашнего задания Лиз: я решилась во второй раз поворошить содержимое своего чемодана «Ловелас на час». Лиз аж онемела у телефона, когда я ей рассказала подробности моего «свидания»: прелестное мгновение для нас обеих.
Вечером я работала в баре, и Картер обещал меня туда отвезти. Предварительно я позвонила Лиз и попросила ее вместе с Джимом заглянуть вечерком в бар, чтоб Картеру скучать не пришлось.
– Думаю, может, мне за диваном спрятаться, а потом, когда он придет, выскочить оттуда? Внушить ему страх пред Джорджем, а? – кивнув головой, обратился ко мне отец.
– Не смешно. Уж не на «страх пред Господом» ты намекаешь?
Папа пожал плечами:
– Без разницы. Лишь бы совесть наконец-то нашел.
И сказал Господь: «Да будет свет», и Джордж Морган щелкнул выключателем.
Так много о Картере отец не говорил с того самого дня, когда они встретились. Само собой, не слишком лестно, зато, слушайте, уже прогресс. В кои-то веки папка признал его существование и уже не думал о новых способах, как его укокошить. Уже неделю отец пробегал по алфавиту буква за буквой и остановился, наконец, на букве «У».
Слово «Удушение», точнее, «смерть посредством удушения цепочкой, которой пристегивают тележки в супермаркетах», – на тот случай, если вас это заинтересовало, дорогие мои.
Зазвонил дверной звонок, и я поспешила в прихожую. Отерла руки о джинсы, пригладила волосы и, склоняясь вперед, оттянула вниз V-образный вырез футболки, а обе чашечки бюстика подбила вверх, чтоб все их пышное содержимое можно было обозреть без лишнего труда. Отступила на шаг, глубоко вздохнула и распахнула дверь. Сердце, признаюсь, замерло, когда я увидела стоявшего на пороге Картера.
– А тебе известно, что по обе стороны твоей двери есть окошки, а? И что занавески у тебя просвечивают? – спросил он, ухмыляясь.
Почему? ПОЧЕМУ? Почему я всегда попадаю впросак – скажите мне!
– Готов отдать тебе всю свою месячную зарплату, если ты у меня на глазах наклонишься и еще раз тряхнешь своими формами, – сказал он, входя в дверь, и я закрыла ее за ним.
Я зажмурилась, сгорая от стыда и не смея глаза поднять. Чуть-чуть не успела пожелать, чтоб в полу образовалась гигантская дыра и ее пучина поглотила меня, как губы Картера прильнули к моим. Его рука, скользнув, обняла меня за талию и притянула поближе, другая гладила меня по щеке, а языком он скользнул меж моих губ и неспешно проник мне в рот. Этого человека я могла целовать дни напролет – и не насытиться. Губы его касались моих нежно и чувственно, а рука в это время скользнула от щеки вниз по шее и замерла на обнаженной коже прямо над сердцем. Захотелось как-то подбодрить ее, сиротку, схватить и сунуть поглубже в лифчик. Мои руки, лежавшие у него на груди, сжались в кулачки, я тихонько пискнула, когда его рука продвинулась чуть-чуть ниже. Не будь сейчас мои губы слиты с его, я могла бы подумать, что все это высказала вслух. Или, может, он мои мысли читал.
«Сделай это. Сила моего мозга повелевает тебе взять инициативу в свои руки».
Его рука застыла, и мне захотелось закричать. Его язык все еще играл с моим, да так нестерпимо медленно, что я и впрямь пожалела, что у меня нет одного из тех зеленых флажков, какими отправляют в путь машины на автогонках. Я бы этой штукой махала без передыху. Размахивала бы в воздухе, словно у меня других забот нет. Картер, запускай движок! Тебе зеленый флажок уж отсигналил. Все системы в работе. Жми на газ и дай своей руке сграбастать мою…
– Если тронешь сейчас грудь моей дочери прямо у меня на глазах, я тебе дам в бубен. Никто никогда никому трахею тянучками не перебивал, но я попробую. Не волнуйся, ты окочуришься быстро.
Мы с Картером так проворно отскочили друг от друга, что нас можно было принять за подростков, пойманных за сексом, а не за взрослых людей, у которых есть общий ребенок.
– Твой отец действительно только что сказал, что намерен задушить меня лакричными тянучками? – зашептал Картер.
– Ну да. Он вернулся к букве «Т» своего чертова списка. Веди себя хорошо, не то в будущем тебя ждет шомпол, забитый тебе в шоколадный глаз.
Папа подошел к нам и смерил Картера взглядом с головы до ног.
– У тебя есть татуировки, сынок?
Картер растерянно глянул на меня, я только плечами пожала. Никогда не угадаешь, что у моего отца с языка сорваться может.
– У-у, нет. Нет, сэр, у меня их нет, – ответил Картер.
– А байком владеешь?
– Как сказать… у меня есть вполне приличный гоночный велосипед, то есть он все еще в кладовке, потому как просто времени не было вывести его и опроб…
– Мотоцикл, Катти, – перебил его отец, заметно раздражаясь. – Мотоциклом ты владеешь?
Картер отрицательно повел головой:
– Нет. И мое имя – Карт…
– Содержался ли под арестом? Может, в драке какой участвовал? – опять перебил его отец.
– Нет, никогда не подвергался аресту и не был замешан ни в каких противоправных действиях, мистер Морган, – с самонадеянной улыбкой доложил Картер.
Папа переключился на меня:
– Клэр, ты уверена, что этот шкодник не гей? – шепнул он мне.
– Иисусе, пап! Нет, он не гей! – гаркнула я в ответ.
– Послушайте… – начал было Картер, оскорбленный вопросом моего отца.
Отец повернулся к нему и вздохнул.
– Отлично. Можешь женихаться с моей дочерью и привыкать к своему сыну. Но если ты ее снова обрюхатишь…
– ПАПА!
Отец повернулся ко мне, увидел, что я стою уперев руки в боки, а из глаз у меня искры сыплются и разве что дым не валит, и продолжил свои предупреждения, словно меня тут и не было.
– …Я всю землю прочешу, затравлю, как собаку, и брошу ее разболтанную задницу тебе на порог. Я не собираюсь еще девять месяцев возиться вот с этой мисс Писаные Штанишки.
О, из одной любви к Богу…
Я переводила взгляд с одного мужчины на другого, а они стояли и исподлобья бычились друг на друга.
Картер кивнул головой (мне даже показалось, что ударил копытом в землю) и протянул отцу руку для пожатия.
– Заметано, – сказал он, когда они тряхнули крепко сжатыми ладонями.
Чудесно. Одна большая счастливая трехнутая семейка.
И в этот момент через гостиную промчался Гэвин, размахивая чем-то над головой.
– Калтел! Смотли, какой у меня новый меч!
Спаси-сохрани!
Мой сын бежал к нам с моим «Игривым Кроликом» над головой, словно гладиатор, спешивший на битву… гладиатор с фиолетовым «мечом», у которого имелись пять скоростей.
– Уух, а эта кнопка зачем? – спросил Гэвин, остановившись, и тут же нажал кнопку, отчего бусинки завертелись вкруговую.
Я подлетела и попыталась вырвать «меч» из руки Гэвина, но он его не отпускал. Я впопыхах давила на все кнопки, чтоб эта штука остановилась, и одновременно ожесточенно боролась с Гэвином, неожиданно я задела кнопку, которая меняла скорость и движение: теперь уже вся верхняя часть стала кружиться и трястись так сильно, что у Гэвина руки ходуном заходили.
