Редколлегия согласилась разместить снимок профессионала: в «Метрополе» иногда встречаются чуждые элементы. Наконец они решили все вопросы.
Летучка была закончена. Сашенька вытащила «Герцеговину Флор» и прикурила от зажигалки. Она предложила всем сигареты. Остальные четверо тоже закурили.
— Знаете, Утесов и Цфасман на праздники играли у нас на даче.
Сашенька была не в состоянии удержаться и не похвастать хоть чуть-чуть.
Повисло неловкое молчание, Сашенька тут же пожалела о сказанном.
— Они дадут журналу интервью? — спросила Клавдия.
— Ну, тогда, при сложившихся обстоятельствах, я не могла просить, — сказала Сашенька, выпуская струйку голубого дымка.
— Но я над этим подумаю.
Раздался стук в дверь, вошла секретарша Сашеньки, Галя.
— Вас ожидает автор.
— Ему назначено?
— Нет, но он очень самонадеян. Он говорит, вы знаете, кто он, и хочет извиниться.
В боку у Сашеньки закололо, как будто она взбежала на гору.
— Вероятно, это писатель Беня Гольден, — произнесла она. — Какая наглость! Очень невоспитанный человек. Галя, скажи ему, что у меня нет времени.
— Беня Гольден? — переспросил Сашенькин коллега, Миша Кальман, кладя портфель на стол и затягиваясь. — Он напишет статью для журнала?
— Откуда вы его знаете? — спросила Клавдия, выпучив глаза. Она не двигалась с места, а когда затягивалась, раздавалось чмокание.
— Я с ним не знакома. Но он приезжал к нам на дачу на праздники.
— Наверное, устраивали большой прием, — заметила заместитель редактора, одетая в бесформенный грязно-коричневый сарафан. — Утесов, Цфасман, теперь еще и Гольден.
Сашенька пожалела, что похвасталась гостями. Она повернулась к Гале.
— Я не желаю с ним встречаться. Он должен договориться о встрече. Кроме того, я слышала, что он исписался: за два года не выдал ни строчки. Галя, передайте ему, пусть уходит.
— Хорошо, товарищ, — ответила Галя.
— Нет, подождите! — воскликнул высоким растерянным голосом Миша Кальман.
Галя повернулась, собираясь выйти.
— Передай ему, Галя, — настояла Сашенька, Галя направилась к двери.
— Подожди! — заявил Кальман. — Я поклонник его творчества. Нашему журналу так редко выпадает возможность сотрудничать с писателями его калибра! Нельзя упускать такую возможность!
Выпуклые, как у большого красного рака, глаза Клавдии вытаращились на Сашеньку.
— Неужели вы позволите личному возобладать над общественным? — удивилась она.
Сашенька почувствовала, что опасно переигрывает в своей неприязни. Искупавшись в величии самого Сталина, она внезапно почувствовала великодушие. Кроме того, может, она слишком близко приняла все к сердцу?
Может, Беня не такой уж и негодяй?
— Подожди минутку, Галя, — наконец сказала она.
Галя, хихикая, остановилась.
— Товарищи, нам необходимо решить, действительно ли мы хотим, чтобы он написал статью в «Советскую женщину».
Клавдия заметила, что Гольден вместе с Эренбургом и Бабелем был членом советской делегации на Конгрессе писателей в Париже в 1936 году. А в 1937 году принимал участие в мероприятиях, посвященных столетию со дня смерти Пушкина.
— Его рассказы невозможно забыть, — сказал Кальман, крутя на пальце свои седые локоны. Сашенька вспомнила, что некоторые видные военные, с которыми Беня общался, были разоблачены как враги народа и расстреляны в 1937–1938 годах. Его заступник Горький умер, многие писатели были осуждены.
— Но что написал Гольден за последнее время? — спросила она.
— Может, это своеобразный протест против партии? Или это указание культсовета со Старой площади?
— Я позвоню Фадееву, — ответила Клавдия. — И в Центральный комитет, в культаппарат Жданова.
— Предложение принято. Клавдия, о чем бы вы хотели, чтобы он написал?
— Например, о бисквитной фабрике «Большевик», которая изготовила самое большое в мире шоколадное печенье в форме танка на день рождения товарища Ворошилова. Гольден мог бы поговорить с рабочими и выяснить, как коммунистическая смекалка помогла им создать из печенья дуло пушки…
Фабрика «Большевик» гремела на страницах журнала, однако Сашенька нахмурилась, когда представила, что скажет Беня о статье про печенье, его форму и размер…
— Или, может, о танцах? — предложила Клавдия. — Под моим непосредственным руководством.
— Товарищ, вы сами предлагали куда более интересные темы, — ответила Сашенька. — Помните заседание нашего женсовета? Вы предложили статью о детдоме для детей врагов народа!
— Это животрепещущая тема классового исправления и перековки личности, — подтвердила Клавдия.
— Это как раз тема для серьезного писателя. Мы отведем под это целый разворот, пять тысяч слов. Я слышала, что детдом — отличное место, что многих детей усыновили советские семьи. Что ж, товарищи, стоит мне просить его написать очерк о детском доме им. Ф. Э. Дзержинского, где воспитываются дети изменников Родины?
Сашенька почувствовала усталость. Было уже семь вечера, а Карло проснулся в шесть утра и залез к ней в постель. За окном Москва окрасилась багрянцем летнего вечера. Несмотря на пятилетний план и здания, где вовсю кипела работа, было что-то в этой сцене старомодное. Улицы были пустынны, машины редки. По Петровке неслась конная повозка с овощами.
— Спасибо, товарищи! Решение принято. — Ее коллеги покинули кабинет. — Галя?
— Окончательный приговор, товарищи? — пошутила Галя, высовывая голову из коридора.
— Пригласите его, а сами можете идти домой.
Минуту спустя Беня Гольден уже стоял у Сашеньки в кабинете.
— Я не могу разговаривать в этом пропахшем чернилами бюрократическом морге! — воскликнул он своим скрипучим голосом. — На улице так хорошо, что хочется петь. Идемте со мной!
Уже намного позже, когда у нее было достаточно времени, чтобы прокрутить в голове эти мгновения, Сашенька поняла, что с этого все и началось: она пошла с ним к лифту, удары сердца гулко отдавались в ушах, потом остановилась.
— Беня, я кое-что забыла у себя на столе. Надо забрать. Извините!
Она оставила его в коридоре и побежала в свой кабинет. Прикоснулась пальцами к губам, посмотрела на свой стол, на фотографии Вани и детей, на телефоны, на гранки, — на все, что было для нее дорого. Она уверяла себя, что этот индюк не принесет ей ничего хорошего. Он груб, неотесан и лицемерен, он даже не член партии и ничего не боится, хотя стоило бы. Ей не следует идти с ним.
Потом, полностью отдавая себе отчет в том, что происходит, однако не в силах остановиться, она повернулась и пошла назад — туда, где ждал ее Беня Гольден.
10
— Это одно из тех редких мгновений, когда никто не знает, где мы, — сказал Беня Гольден, когда они гуляли по Александровскому саду вдоль красных стен Кремля, которые устремлялись вверх и вонзались в розовое небо.
— Знаете, иногда вы кажетесь мне таким наивным для писателя, — живо ответила Сашенька, вспоминая его глупые реплики в разговоре на даче. — Мы оба довольно известные личности и гуляем в самом известном городском парке.
— Это правда, но за нами никто не следит.
— Откуда вы знаете?
— Я никому не говорил, что иду к вам, я никому не говорил, что приглашу вас на прогулку по Москве. Я шел домой к жене, а вы собирались к мужу. Поэтому нет причин за нами следить. Ваши коллеги искренне считают, что мы обсуждаем статью у вас в кабинете. Если бы органы поинтересовались, то решили бы, что мы, как обычно в это время, идем по домам.
— Но мы же туда не идем!
— Именно, Сашенька, если разрешите вас так называть. В любом случае, в кепке меня никто не узнaет. — Беня надвинул свою кепку и низко наклонил голову.
— Теперь вас точно узнaют, — заметила она, глядя на ниспадающие пряди его белокурых волос.
— Оглядитесь вокруг. Сегодня в парке гуляет вся Москва. Неужели вам никогда не хотелось избавиться от своих обязанностей? Хотя бы на час.
Сашенька вздохнула.
