Ждал я по обыкновению долго. Наконец, когда джентльменские десять минут истекли, появился Станислав, он издали помахал мне рукой, в три прыжка пересек улицу и направился к «Большим качелям»
быстрым размашистым шагом. Почти одновременно с ним из-за угла котельной показался Вадим и следом Павел, с которым мы когда-то сидели за одной партой. Последним был Арамис — Вовка, явившийся с противоположной стороны. Трудно представить себе более пестрое и несовместимое по характеру сборище. Но именно это меня более всего заинтересовало, поскольку ведущий размеренную замкнутую жизнь Станислав никогда ради приятного времяпровождения не собрал бы столь разных людей вместе, если бы не имел какую-то особую цель.
И все-таки, черт возьми, было приятно повстречать школьных друзей, с которыми не виделся уже много лет.
— Ну-с, с чего начнем?
— Совершим паломничество по местам былой славы! — воскликнул Стас и повел всех за собой.
— Как живешь, Рогволд? — Павел хлопнул меня по плечу.
— Не так, чтобы очень здорово, да грех жаловаться. Сам виноват, что остался. Тяну работу на кафедре. Но ты же знаешь, старики уходят, а смены нет. Молодежь обленилась. Оборудование побито да разворовано. За самое ничтожное измерение в чужой лаборатории — наливай пол-литра. Это в лучшем случае. Зарплату почитай пятый месяц не видели. Нет, конечно, все это не главное. Самое плохое то, что я не могу больше отвечать за достоверность собственных исследований. И это ужасно.
— А я вот, тоже… Покончил со своей робототехникой и шофером подрабатываю. Жить-то надо?
Переговариваясь таким невеселым образом, мы погрузились в зеленые гущи Битцевского лесопарка и, выбрав одну из знакомых тропинок, зашагали вглубь изрядно замусоренного предлеска.
— А помните, где-то здесь раньше дерево такое было? — остановился Вадим.
— Как не помнить. Кривое. Возле него весною всегда было много маленьких зеленых гусениц. То тут, то там, они свисали на тонких, едва различимых серебристых нитях. Мы, ведь, еще в детском саду здесь бродили парами.
— У тебя, прямо-таки абсолютная память! — отозвался Вовка и подмигнул Стасу.
«Видать, как и раньше, Арамис и Атос в сговоре», — отметил я про себя, но вслух произнес лишь:
— А нужна ли она, эта «абсолютная память»? Есть ли от нее хоть какая-нибудь польза?
— Сразу видно человека с прагматическим взглядом на мир, — Стас повернулся ко мне и добавил. — Но иногда и мы, загнивающие гуманитарии дадим вам, физикам да химикам, сто очков вперед.
— Это ты к чему?
— Сначала поясни, что такое «память» с точки зрения физика, а потом я отвечу на твой вопрос.
— Изволь. Но сначала оговорюсь — это взгляд физика-диалектика, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Свернув с тропинки, мы выбрались на большую поляну, окруженную плотным кольцом берез, на краю которой нашли укромное местечко.
Усевшись на бревна возле мертвого костра таким образом, чтобы всем было слышно, я постарался возможно более доходчиво растолковать приятелям суть дела.
— Возьмем за начало некое состояние, которое не может быть никак описано, потому что не имеет никаких свойств и вообще любых характеристик. Это Ничто. Это информационный вакуум, из которого родился мир, а с точки зрения математика — это просто «нуль».
Но раз «нуль с точки зрения», значит кроме него, нуля, уже есть Некто, наблюдающий и исследующий Ничто, сам появившийся из его недр.
— Извини, я перебью тебя, Рогволд! — вклинился Вовка в мою лекцию. — Значит ли это, что ты предполагаешь с самого начала дуализм.
— Это я и хотел сказать, — диву даешься, как иногда привяжется этот менторский тон, так никуда от него не денешься. — Некто называют разными именами — Субъект, Сущий, Логос, Господь Бог, Экспериментатор… Сейчас нас интересует совсем другое. Раз есть Некто и Ничто — значит, между ними возможен обмен, переход. Значит, уже есть взаимообратные процессы, в одном из которых верх берет Некто, а в другом — этот Ничто. Первый станем именовать возникновением, математически он выражен как порождение единицы нулем. Второй — это смерть, т. е. порождение единицей нуля.
Ботинком я расчистил землю от полусгнивших листьев и начертал некую абстрактную схему, которая, как мне казалось, весьма точно иллюстрировала мои слова.
Паша скучающе зевнул, а потом жалостливо глянул на меня: «Ты что, старик! Белены объелся?»
Но я не внял его мольбе и через секунду рисунок был готов:
Затем изложение пошло, как по маслу, у меня сам собой развязался язык, и после затяжного сна проснулось красноречие. Я сыпал научными терминами, обрадованный, что, наконец, нашел благодарных слушателей. Мои, мягко сказать, неформальные взгляды на эволюцию ничуть не
