способствовали улучшению отношений с коллегами на кафедре. Между тем ничего криминального в них не было, а был Гегель с его «Наукой Логики». Все новое — хорошо запрещенное старое.
— Рождение и Смерть — соперники, они непримиримы, но в их схватке не будет победителя. Если что-то появляется — что-то обязательно пропадает. За процессом возникновения следует всегда исчезновение. Некто снова обращается в Ничто, замыкая цикл. Так мы приблизились к следующему фундаментальному понятию — это Жизнь или Бытие. Жизнь временна, жизнь конечна. Я назову бытие временем на жизнь или, просто — Время. Здесь мы наталкиваемся на смутную пока еще ассоциацию с повторяемостью, вращением. Время — это последовательность существования Некто, его история, продолжение событий… Вертеть, ворочать — просматривается сходство? Да?
— Значит, мы попросту приравняли одно Ничто к другому! — откликнулся пытливый Вадим.
— Конечно. Однако, в физике есть немало случаев, когда результат обхода по контуру нельзя приравнять к нулю. Наш здравый смысл и сам повседневный опыт подсказывают, что хотя все и «возвращается на круги своя» — с каждым новым «кругом» накапливаются изменения. Учет предыдущих циклов есть не что иное как регистрация истории Некто. Тогда свойства нашего субъекта можно рассматривать как память о его прошлых состояниях, минувших жизнях. Вот что такое память, физики именуют ее Пространством, оно хранит на себе печать ушедшего.
И я снова принялся чертить веточкой на влажной черной земле:
— Память — это покой, это небытие, это сохранение жизни по ту сторону горизонта событий. Тем самым свойства любой вещи во Вселенной есть информация о пути и результате ее развития, совокупность прошлых воплощений, если угодно. Впрочем, наряду с процессом запоминания своей истории в природе имеет место и забывание, стирание информации.
— Гм, а какой-нибудь примерчик? — сосредоточился Вадим.
— Например, расплывание волнового пакета — это процесс забывания информации квантовым объектом. Да и человек не протянет долго, если не научится забывать.
— Склеротики! — бросил в воздух Павел.
— Это еще надо доказать! Он мог бы протянуть куда дольше, если бы имел совершенную и непрерывную память, — возразил Стас.
— Японский бог! — разразился Павел. — Вы можете хоть раз оставить ваши научные баталии в стороне? Какой прекрасный день!
Какой чудный весенний воздух! Вы только послушайте — один лезет со своей физикой, а второй — с лирикой.
— Не будем ссориться, друзья! — миролюбиво заключил Станислав, — Я предлагаю зайти ко мне и перекусить, чем послал бог, хоть и не японский.
Предложение было встречено с пониманием, свежий воздух пробудил во мне не только красноречие, но и зверский аппетит. Совершив торжественное обхождение березовой поляны, здесь в счастливые дни минувшего детства мы лихо рубились на мечах, Стас повел нас к выходу.
— Глядите-ка! Времена меняются, а нравы остаются! — Павел указал на группу ребят, занявших место, где мы недавно вели научные изыскания.
Бросалась в глаза странная одежда подростков — хламиды светомаскировки на одних, серые плащи-паутина — на других.
— Это толкиенисты, — добавил он. — Может, постоим чуть-чуть? Они тоже драться будут.
— Хорошенького — понемножку! У нас если кто на палках дерется — обязательно эльф или хоббит, начитались ребята до чертиков! — Вовка и Стас увлекли его за собой, но Павел несколько раз еще обернулся.
Не удержался и я, заслышав за спиной звон эльфийских клинков.
— Вот тебе и палки! — возразил я Стасу.
Тропа пролегала по косому склону Лысой горы, у подножия которой плескалась Чертановка. Ступая след в след, наша компания миновала заросли прошлогоднего померзшего рогоза. Потянуло жженой травой.
— Помните, как в «Прерии» тушили пожар? — оживился Вадим.
— А, индейцы? Как же, как же! Гойко Митич… — хмыкнул Павел.
— Чего? Классный актер.
— А я разве против?
Перебравшись через речку по останкам деревянного моста, чудом сохранившимся еще с московской Олимпиады, мы почти уже вышли из леса, когда я задел ногой какую-то железяку. Ею оказалась полузасыпанная створка автобусной двери. Здесь мы тоже играли, здесь разломали свой первый аккумулятор в поисках легкоплавкого свинца — символа богатства первоклашки. Уж четверть века минуло. К горлу подступил комок.
— Рогволд! Ну, скоро ты там? — окликнули меня приятели.
— Иду. Сейчас иду!
— Ты чего? — беспокойно спросил Вадим, когда я догнал их.
