Услыхал то Владимир, чуть хмельную брагу не расплескал:
— Ах, черный скоморошина! Как посмел, ты, пес, петь хулы! Как смел испортить пир князю киевскому!? Эй, слуги мои верные! Вы гоните-ка взашей калику перехожую!
Набежали было слуги княжьи, и прогнали б они калику, не милуя. Но хвать его, да хвать, а чернец увертлив был. Так ретивые и попадали.
— Погоди, князь! — в ответ ему Ругивлад, — Я уйду, а загадочка-то моя останется неразгаданной. Позволь еще слово молвить!
— Гнать его! Довольно! Наслушались! — завопили бояре со своего стола.
— Выслушай, княже! — заглушали их богатыри, сидящие за другим столом.
— Не любы нам такие сказочники! — вторил Краснобай племяннику и тоже из чаши отхлебывал. — Кабы не был он гостем — оставил бы здесь буйну голову!
Поднял Владимир руку — мигом стихло в гридне столовой, сразу все утихомирились:
— Молви, калика. Говори свою загадку, но смотри — как бы слово твое последним не оказалось!?
— Благодарствуй, Красно Солнышко! А задачка моя легонькая: «Как рядиться по правде русской с тем губителем, что целуется с жертвою. Как по суду княжьему поступать с сыном, что пожирает прах отцов?»
— Это, калика переброжая-перехожая, загадка не хитрая! — отвечал Владимир-князь, — Чести нет тому губителю, жизни нет такому сыну! Верно ль, други, я сказал?
— Верно речешь, княже! — закричали гости да бояре, богатыри да купцы киевские.
Только Дюк один промолчал.
— Верно князь, — похвалил черный волхв, — Вот оно мое слово последнее, на том и прощай!
Поклонился честному собранию на четыре стороны, повернулся, да зашагал вон.
— Стой! Держите его, слуги верные! — услыхал Ругивлад голос боярина.
— Он хотел провести тебя, светлый князь! — говорил Малхович, — Да только я признал окаянного. Это ж Ольг из Ладоги!
Ругивлад круто повернулся и глянул в ненавистное лицо кровника.
Бросилась к волхву стража, да он как крикнет:
— Все назад!
Они и посторонились, на князя посматривают.
Протянул черный волхв персты к престолу и сказал еще громче:
— Угадал ты верно, Красно Солнышко! Но того не знаешь, не ведаешь, что ты сам и есть тот сын! А губитель — это дядя твой, ну а чаша — то прах Святославов.
Только вымолвить успел, распахнулись двери, ставни в гридне столовой повылетали. И полуночный стриба один за другим принялся задувать факела… Кинулись слуги окна закрывать, а ставни хлопают, друг о дружку бьются, рукам не даются.
— Это точно! — продолжал Ругивлад в полутьме, — Я Богумилов отмститель, но есть Суд повыше моего, посуровее княжеского. Не убежать от него ни хитрому, ни гораздому. Посмотри, Краснобай, Он теперь за тобой стоит!
Обернулся вельможа, за ним оглянулся и сам князь, да гости именитые — все на дядю княжьего уставились.
Вдоль стены Золотой палаты шли двое. Гордо шествовали призрачные навии своим чередом, двигались фигуры, и не было у них тени. Даже при тусклом свете единственного факела, что уцелел от нашествия ветров, все заметили это. И узнал Владимир князь тех двух навиев. Обмануться трудно, ведь лицом он с первым витязем схож — те же черты, та же стать, тот же чуб непокорный на лоб брошен. А второй-то пестун Святославов верный — он проходит мимо боярина, и пусты его очи и темны они, да и все кругом чернее черного.
— Претич! Глянь! Уж не Свенельд ли сам? — спрашивает князь.
— Он, государь! — отзывается воевода.
— Асмунд! Здесь ли ты? — смотрит Владимир в зал.
— Тут я, княже! — древний воин в ответ, — А другой-то никак ваш батюшка!
И вскричал Краснобай, словно зверь загнанный, выхватил он из под одежд кинжал, искусно спрятанный, да кинулся на призраков. А только их железо
