пятисот тысяч у. е. А после окончания сезона цена резко упадет. Всего-то тысяч сто пятьдесят, какая ерунда по большому счету… хе-хе. Знаете, как отреагировал Михайлов, когда обнаружилось, что медаль украли?
— Разозлился, надо думать! Свои же, суки…
— Нет. Совсем нет. Он смеялся. Я сам видел. Я был при этом. Странный человек. Когда он заработал достаточно денег и достаточно славы, его перестало интересовать и то, и другое. Судьба медали как атрибута славы его ничуть не огорчила. Сказал: «Зона забрала, ну, пускай поиграется… Она же как ребенок, умные люди говорят!» Он сам предложил модерн-антикварам сделать из медали предмет охоты, хотя знал, что в этом случае она никогда к нему не вернется. У нас быстро из-за нее шевеление началось. Еще сезон не открылся, а пара человек уже лишились жизни, добывая ее.
Ну да… Если бы только пара! Третий по сю пору братается со шпалами, а кандидат на вакансию четвертого сидит прямо перед тобой, Павел Готлибович.
Мне стало понятно, за какие деньги вся эта антикварная шантрапа в Зоне головы кладет. Вовремя Гетьманов мне это рассказал, слов нет, до чего вовремя. Я сразу понял: малейшая попытка продать медаль, находясь в Зоне, будет стоить мне головы. Прибьют мигом, только высунься. Тут за артефакт на пять тысяч свинцовую карамельку прямо в желудок положат, а… за полмиллиона?! Порвут, не задавая лишних вопросов.
Может, сбыть ее за Периметром? Стоит попытаться. Я решил увести разговор подальше от скользкой темы. Михайлов… живая легенда!
— Ни слава, ни деньги ему, значит, не нужны… зачем же он сюда продолжал ходить? Ведь он много раз бывал тут, если я правильно понял, и помимо конференции. Его интересовала Зона сама по себе?
— Не вся Зона. Для Михайлова в Зоне самым интересным были не артефакты, не аномалии и не мутанты. Он всегда больше всего интересовался…
Но тут Гетьманова прервали.
Пилот вертолета заорал, перекрывая могучим басом рокот винта:
— Снижаемся. Под нами Затон. Так что с вещами на выход, цыплятки, бл-лин!
— Через два часа на этом же месте! — приказал ему Гетьманов.
Осипенко с Малышевым уверенными движениями настоящих мачо пытались выдавить песок из непросыпающихся глаз. Я ожидал услышать глуховатое щелканье предохранителей и раскатистое клацанье автоматных затворов. «Калаш» — довольно громкая штука. Мой АКСУ приводится в боевое положение с характерным звучком, которые у нас в стране отличают от всех других звуков миллионы служивших мужчин.
И точно, военсталкеры заработали пальчиками, но у них звук вышел не в пример тише и… совсем другой.
Пригляделся.
Осипенко и Малышев были вооружены очень короткими автоматами с откидными прикладами и прямыми магазинами. Никакого сходства с «калашом», и не только классическими представителями «калашного семейства», но и всякой экзотикой. Эти автоматы вообще больше напоминали игрушки, а не настоящее оружие.
— Что это?
— «Вихрь», — коротко ответил сержант.
И в одном этом слове было столько гордости!
В общем, удостоился я чести лицезреть настоящий живой «Вихрь»… С подобной вещью стой стороны Периметра у меня просто не было шансов столкнуться, а я, как и всякий нормальный мужик, такие штуки уважаю.
«Вихрь» — ствол редкий и дорогой. С «калашом» никакого сравнения — да и делали ее не ижевские оружейники, а климовские, а это совсем другой коленкор.
Прикиньте и зацените, ребята: эта железка лупит девяти-миллиметровыми бронебойными пулями, вынося парней в бронежилетах на раз. В ее коротенький магазин влезает двадцать патронов, дорогих и весьма эффективных патронов, не чета гораздо более тупым, дешевым и распространенным боеприпасам другого автомата спецподразделений 9А-91.
На двух сотнях метров малютка хороша, точна и высокоубойна. Посложнее, конечно, чем та простота, которая болтается у меня на ремне, но зато и классом повыше. «Калаши» попытались было ее догнать и перегнать, но рожденная в этой гонке тяжелая дура — автомат «Тис», из которого торчит всё, что не должно торчать при скрытной переноске, — никого в восторг не привела.
Что же, я позавидовал сержанту с капитаном…
И тут пилот принялся ругаться самыми черными матерными каскадами, строя этажи с четвертого на пятый.
Дверь вертолета распахнулась, я выглянул и обомлел. Рядом с нами, метрах в двадцати, стоял другой вертолет.
Мертвый металлический крокодил. Разбитый. Ржавый.
— Вперед, радиоактивное мясо! — бодро скалясь, гаркнул Осипенко. — Что застрял? Хочешь жить вечно?!
И мои подошвы вновь коснулись колдовской земли Зоны…
