Гетьманов отдышался и продолжил:
— Вот… что… Смотрите… туда…
Смотрим.
Носом на склоне холма, кормой в низине, накренившись, но не завалившись набок, стоит… я, ребята, в речфлоте не Копенгаген, а потому не знаю как это назвать: баржой или сухогрузом?
Груда стали, когда-то плававшая, а теперь медленно распадающаяся в хлам. Здоровые дыры в бортах. В задках у металлической горы — каюты, рубка управления, антенны, в общем, несколько этажей человеческого жилья. А спереди — какая-то сторожевая вышка, возведенная теми еще столярами, а потому скособоченная, как старая карга с ревматизмом.
На борту крупными буквами выведено: «Скадовск», а на носу — звездочка.
Чуть поодаль — несколько грузовиков. ЗИЛы, ГАЗы — ожидают тут пришествия шофёров из далекого 1986 года.
— Там… можно… обороняться… пока не… Короче, кто добежит, тому и… тому и жить… Бе… гите…
Малышев подскакивает к нему:
— Павел Готлибович, я вас не брошу. Мы вас не бросим. Так не делают!
Я в Качирском инциденте выжил!
Зацените, ребята, если понимаете о чем я. На нас двое суток «нелегальная иммиграция» перла — то в виде толпы осатаневших доходяг, то в виде парней на грузовиках и с автоматами.
А мы сначала хлебалом щелками, слезоточивым газом отбояривались, заграждения ставили, а потом остановили гостей свинцом. Мы не виноваты, что у них там, в сердце Азии, какая-то «маковая революция» выжала на север такое зверьё!
Потом начальство никак решить не могло: наказать нас или наградить. Так и махнуло рукой, будто не было ни рожна, будто не рвалось в пределы России семьдесят тысяч бродяг, из них до трети — нарки, до половины — горькая уголовщина…
Выжил я тогда чудом… Тем обидней сейчас умереть…
И говорю:
— Надо здесь бой принять. Тогда, может быть, все спасемся…
— Верно! — вскидывается сержант. — Здесь драться правильней!
— Не перебивай. Аномалия на маршруте. Плюс какая-то хрень в моторе бухтит и звуки перекрывает. Плюс они растянулись. Положим передовых, так и до «Скадовска» все оптом доберемся.
Гетьманов смотрит на меня внимательно. Решает в уме задачу: оптимальное предложение или нет. Он — действующий ученый, я — бывший солдат. Я быстрее соображаю в таких ситуациях.
— Хорошо… расставьте нас… наилучшим образом…
Мы стоим по колено в воде. Впереди — катер с лодкой, пригорочек, и на нем, у самого спуска, кривая, обломанная ветром ива. А в пяти шагах от нее, помню, как раз притаился «грави».
Справа — камыши, слева — камыши, посередине — протока. Ставлю Гетьманова с генеральным поисковиком справа, их корпус катера прикроет. Мы с Малышевым встанем слева — отсюда пригорок простреливается отлично.
Ну, пан или пропал, ребята. Сдохнуть в грёбаном болоте — не самое сладостное увенчание сталкерской карьеры…
Бой продлился всего минуту. Не так, как я ожидал. И, подавно, не так, как ожидал Репа со своими быками.
Ждали гостей спереди. Вдруг справа зашумели камыши, Гетьманов с френчами принялись палить туда из пистолетов, на звук. Оттуда ответило с полдюжины автоматов. Обоих наших снесло в три секунды, их развороченные пулями тела отбросило от камышей. Оба схлопотали дозу свинца, несовместимую с жизнью.
А вторая группа, которая нас от леса должна была отсечь, обошла справа, с-сука…
Вот их автоматчики вываливают из камышей, довольные рожи, и Малышев встречает парней двумя короткими очередями в упор. Два стрелка заваливаются в грязь как стояли — с улыбающимися лицами.
Больше я не вижу ничего с той стороны, только слышу пальбу, потому что в этот момент кто-то появляется на пригорке.
Бью по нему. Он по мне. Вода передо мной вскипает от его пуль.
Оба — мимо.
Он опять палит, не целясь, уж больно я близко, кажется, и промазать нельзя…
Я беру его на прицел — лишние полсекунды — и жму на спусковой крючок, чувствуя, как обдает щеку теплым ветерком.
Стрелок на пригорке падает и начинает биться в судорогах — я, кажется, вынес ему коленную чашечку.
Тут же появляется второй автоматчик. Жарит он, не глядя, по Малышеву.
Я опять давлю на курок, и… ни фига. Магазин пуст! Отщелкиваю рожок на хер, в момент вставляю другой и вижу: всё, этот парень нас уже не убьет.
