— Да вы присядьте, Эдит Назаровна, — растерянно сказал я, приподнимаясь.
Она присела, достала из сумочки платок. Пошли всхлипы и утирания.
Проклятье! Неужто разведала о наших отношениях с Гердой? Я мигом представил, что меня ждет дома, и содрогнулся. Ева, надо полагать, еще ни о чем не знает. Иначе бы пришла разбираться сама. Или… В воспаленном воображении скользнуло поочередно несколько совершенно жутких картин — в их числе и Артамоновна, покончившая с собой.
Ну нет, только не это. Если «стерпится-слюбится», значит, жива. Кроме того, сначала бы она убила меня. Потом всех остальных. А себя уже в последнюю очередь.
— Душа в душу жили… — подскуливала Эдит Назаровна.
Я вызвал Леру и попросил принести корвалол. Лучше бы, конечно, было обойтись без свидетелей, но Лера, насколько известно, человек верный — под пыткой не расколется. Труадий абы кого к себе не приблизит.
Минут пять, не меньше, мы вдвоем хлопотали вокруг разлюбезной моей тещи, но старания наши, казалось, лишь ухудшают дело. Нечленораздельные всхлипы переросли в рыдания, подергивания — в судороги. Наконец я не выдержал и вернулся за стол — вызвать «скорую».
— М-мама!!!
Тещу смело со стула.
В дверях стояла Артамоновна. Ноздри — раздуты, глаза — беспощадны.
— Ты почему здесь? Я же тебя просила!..
— Так я же… — пристанывала Эдит Назаровна. — Ради вас с Лёней…
— Выйди отсюда, — процедила Ева.
— Лера, — поспешно сказал я. — Будьте добры, проводите. Только не в приемную. Лучше в комнату отдыха…
Включать автопилот не имело смысла. Если схлопочу сейчас по морде, все равно почувствую.
Тещу вывели.
Артамоновна дождалась, когда дверь закроется, и повернулась ко мне.
— Давно она тут?
— Да нет… — замялся я. — Минут пять…
— Сильно шумела?
— Совсем не шумела… А м-м… собственно, э-э…
— Все в порядке, — заверила Ева. — Бумаги оформлены, твое участие не потребовалось. Вот…
И она положила документы на стол.
Это было свидетельство о расторжении брака.
Я не поверил и перечел снова.
— Что-нибудь не так? — Ева встревожилась.
— Погоди… — пробормотал я, неловко присаживаясь в свое кресло и по-прежнему не сводя глаз с бумаг. — То есть… Как это? Так вот просто…
— Мы же обо всем договорились, — со сдержанным недоумением напомнила она. — Разводимся, Ты женишься на Герде. Становишься совладельцем «Мицелия». А моя фирма сливается с твоей на правах филиала… Что с тобой? Лёня! Тебе плохо?
— Сейчас… — просипел я. — Сейчас…
Сунул руку в боковой карман и нащупал нужную бусину четок.
Скучно, да и противно описывать мои душевные конвульсии по этому поводу. Пропустим их.
А я-то, наивный, полагал, что готов к любой неожиданности. Вот тебе и готов! Взяли и развели. Во всех смыслах.
Нет, я вполне понимаю внутреннюю логику происходящего: при нынешнем шатком положении дел многим кажется, будто один Леонид Игнатьевич Сиротин способен удержать «Мицелий» на плаву. Стало быть, надобно Леонида Игнатьевича привязать покрепче, а то ведь перекупят, переманят.
Но какова Ева! А каков я? Прожить вместе почти четырнадцать лет и лишь теперь сообразить, что муж для нее — не более чем повод к действию! Уволили — принять на работу. Сломал руку — отвезти в больницу. Подставил фирму — затащить в койку. Сошелся с Гердой — выгодно развестись.
В счет идут только события. А в промежутках между ними Лёня как бы и не существует.
Спрашивается, кто из нас двоих бот: я или она?
В итоге я до такой степени взбеленился, что даже пренебрег собственным бракосочетанием, умышленно воплотив в жизнь старую поговорку «Без меня меня женили». Я чувствовал, как на палец мне навинчивают обручальное кольцо, вслепую целовался с новобрачной, а сам тем временем с особо извращенным удовольствием смотрел старый, еще черно-белый «Развод по-итальянски».
Конечно, я мог бы в знак протеста отколоть что-либо и в первую брачную ночь, скажем, придать Герде внешность какой-нибудь порнозвезды (есть
