— Есть мнение, что эта комедия гораздо лучше могла бы получиться у Гоголя.
— Николая Васильевича? Полноте! «Вечера на хуторе…» — согласен, очаровательны. Некоторые рассказы заслуживают внимания, но не более того. Нет, Саша, Гоголю стоило пойти в проповедники — возможно, на этом поприще он снискал бы себе гораздо большую известность. Вам не нравится «Обознались»?
— Нет, почему же…
— Если не нравится — это не преступление, Саша. Вы имеете право на свое мнение. И ваше мнение вполне может не совпадать с мнением большинства критиков, считающих, что Лермонтов положил начало так называемой «новой драматургии», предтечей которой был Грибоедов со своим «Горе от ума». Безусловно, у Лермонтова лучше получались трагедии. Но и комедии имели ничуть не меньший успех. Да, Саша, вы, наверное, хотите сказать, что никто не ожидал столь легкого и светлого юмора от мрачного байрониста, и только? Нет, я с вами не согласен. Разумеется, вы правы тоже. В литературе не может быть неправильного мнения, запомните это, господа! И никогда не пытайтесь угадать мое отношение к автору и плясать от этой печки. Запомните это хорошенько!..
— Уймитесь, граф!
— Прекратите заботиться обо мне, как о маленьком мальчике, Михаил Юрьевич! Мне уже, слава Богу, двадцать шесть!
— Лев Николаевич, перестаньте подставлять свою голову под глупые ядра, и я успокоюсь. Зачем вам это?
— А вам зачем? Писатель с мировым именем — и здесь, на бастионах!
— Во-первых, я прежде всего офицер…
— Вот и я офицер!
— Во-вторых, я не рискую без надобности, в отличие от вас.
— Ну, вы же наше светило! Наше «всё»!
— А знаете ли вы, что ваши рассказы читал император?
— Да хоть папа Римский! Мой долг — стоять здесь, и я отсюда…
— Ложись!..
— Врача! Врача! Лермонтов ранен!..
— А…
— Молчите, Михаил Юрьевич.
— Лева…
— Толстой, Лев Николаевич? Простите, убит.
— После тяжелейшего ранения во время обороны Севастополя, Лермонтов уезжает лечиться в свое имение. Известие о падении города тяжело подействовало на писателя. Несколько лет он не выезжает в свет, произведения этого периода почти неизвестны. Но они были, судя по тому, что сумел создать писатель в последующие годы. В это же время он снова встретил свою давнюю любовь — Сушкову. Отношения завершились свадьбой, и, к удивлению света, брак оставался счастливым до самой смерти писателя.
В январе 1857-го, по личной просьбе воцарившегося в пятьдесят пятом императора Александра Николаевича, Лермонтов входит в состав секретной комиссии, готовившей реформу крепостного права и общего устройства Российской империи.
В то же время возрастает интерес к декабристам, возвращавшимся из ссылки. Замысел нового произведения созревал долго. От простого рассказа о декабристе, снова посетившем свой дом после почти тридцатилетнего отсутствия, от повести о восстании, Лермонтов, наконец, пришел к условно называемой тетралогии Пьера Безухова… Не стоните, Светлана, объем не говорит ни о чем! Да, она охватывает огромный промежуток времени. Первая часть, дилогия «Аустрелиц», повествует о наших войнах с Наполеоном и наших поражениях, как говорил Лермонтов. Ему стыдно было писать только о наших победах, не написав и о том, как выигрывали французы. Вторая часть, самая объемная — четырехтомная «Тысяча восемьсот двенадцатый год» — считается центральной частью тетралогии. Это возрожденный жанр гомеровской эпопеи, охватывающий все слои общества, все грани жизни, все черты войны и мира. Следующая часть, «Сенатская площадь», посвящена созданию общества декабристов и восстанию, описанному очень талантливо, а завершается судом и казнью пятерых предводителей. Стоит сказать, что «Сенатская площадь» сумела выйти без цензурных купюр только по повелению самого Императора. Последняя часть, «Возвращение домой», самая светлая, по мнению ряда критиков, книга Лермонтова, охватывает двадцатилетний промежуток шестидесятых-восьмидесятых годов. Как вы знаете, сначала был написан «Восемьсот двенадцатый» — в шестьдесят пятом, потом «Аустерлиц», через три
